Салка Валка

Лакснесс Халлдор

Уже наступила ночь, а мальчик все говорил, говорил, и девочка жадно ловила каждое слово.

Наконец с чердака послышался сонный голос:

— На сегодня хватит, дети, кончайте.

Так прошел их первый урок.

Глава 10

С этого момента на всю жизнь запечатлелся в душе Салки Валки образ Арнальдура Бьернссона — выступающее из ночной темноты лицо, в котором светилась вера в другой, лучший мир. И когда утром на следующий день она очнулась от счастливых сновидений, навеянных этим образом, Осейри, окутанное осенними дождевыми тучами, показалось ей еще тоскливее и мрачнее, чем прежде. Это потому, что теперь она сравнивала его с иным миром, с тем миром, который жил в душе Арнальдура. В его глазах отражались красивые большие города, в этих городах цвели цветы, росли удивительные растения

и играла чудесная музыка. Он пришел, чтобы учить ее, но они забыли обо всем на свете, и тем не менее их первая встреча была для Салки настоящим уроком, потому что, надевая в это утро чулки, девочка заметила то, на что прежде никогда не обращала внимания: ее ноги были безобразно грязны. Конечно, она не нарушила обычного распорядка и не бросилась тотчас же ни с того ни с сего мыть ноги среди недели, но она влезла в свою поношенную юбчонку, напялила старую куртку и подпоясалась шнурком, явно выказывая свое враждебное отношение к окружающему, убежденно веря в существование иного, лучшего мира. И когда на кухне ее спросили, понравилось ли ей учиться, девочка ничего не ответила. Она взяла таз, налила воды и тщательно вымыла руки, хотя была лишь середина недели. Затем, нагрузившись бидонами, она отправилась в поселок. Покончив с разноской молока, она пошла по набережной мимо рыбных навесов Йохана Богесена, где работали женщины и подростки в клеенчатых фартуках и резиновых сапогах. Они сгрудились вокруг бочек и перебрасывали рыбу из одной бочки в другую с шутками и смешками. Оттуда всегда доносились громкие голоса, а подчас и песни. Голос и в особенности язык наш — истинные дары господни в этой печальной и суетной жизни. Салка Валка спросила, не найдется ли здесь для нее работы. Ее направили к подрядчику. Это был темноглазый мужчина с черными усами. Щеки у него были гладко выбриты, как и подобает настоящему мужчине, если он находится в женском цветнике. Он внимательно оглядел это странное дитя и дернул за шнурок, опоясывавший ее талию. Подрядчик был большой шутник, он отпускал остроты и шуточки направо и налево к явному удовольствию окружающих его девиц. Девочка повторила свою просьбу.

— Чья ты? — спросил он наконец, напуская на себя важность.

— Ничья, сама по себе.

— Сколько тебе лет?

— Одиннадцать.

— Насколько мне известно, Йохан Богесен не открывает счета детям, так что тебе бесполезно наниматься на работу.

— Я сильная, — сказала девочка. — Я ни в чем не отстану от них. — Она указала на женщин, стоявших у кадок.

— А ты, оказывается, хвастунишка! — усмехнулся подрядчик. — Ну, раз ты ни в чем не отстанешь от остальных женщин, попробуй-ка роди пятнадцать ребят, как Тордис из Акурхуса, вон та, с бородавкой на щеке.

— Тебе бы только глупости болтать, — отпарировала девочка, краснея до самых ушей. Девушки вокруг так и покатывались со смеху; они находили, что подрядчик очень остроумный парень.

— Зачем же ты тогда просишь у меня работу? Да к тому же мы не знаем, чья ты.

— Моя мама Сигурлина Йоунсдоттир.

— Она имеет счет у Йохана Богесена?

Салка не знала. Возможно, ее мать не удостоилась этой чести. Подрядчик сказал, что девочка слишком мала для такой работы, хотя, пожалуй, можно посмотреть, что она умеет делать.

— Когда ты можешь начать?

— Сейчас, — заявила Салка.

Подрядчик вытащил из кармана блокнот, что-то нацарапал на бумаге и приказал Салке Валке следовать за ним. Ей вручили клеенчатый фартук, нарукавники, скребок, указали место у бочки, и он попросил женщину показать Салке Валке, что ей нужно делать. Итак, во мгновенье ока Салка Валка стала поденщицей.

Дома, в Марарбуде, новое занятие Салки Валки только укрепило за ней репутацию ловкой и трудолюбивой девочки. Она действительно оказалась весьма смышленой, быстро приноровилась чистить рыбу, как все остальные, и никто не собирался прогонять ее с работы, тем более что улов в этом году был очень большой и с рыбой едва справлялись. Во время работы Салка Валка не разговаривала, она держалась в стороне от женщин, не понимала их разговоров, вернее, не знала, о ком и о чем они говорят. Ей больше нравилось, когда они пели песни, разученные в Армии спасения. Молодые девушки не стремились завести с ней дружбу, они смотрели на нее как на чужачку, но у них хватало ума не изводить ее без причины, как это делали мальчишки. Никто не задевал ее, в общем к ней хорошо относились, сама же она никогда не затевала ссор, а если кому-нибудь приходило в голову посмеяться над ней, она только показывала обидчику язык. Девочку огорчало,

что она не владеет достаточным запасом ругательств. Больше всего ее беспокоила собственная беззащитность перед непристойностями…

Салка Валка нанялась на работу в надежде скопить денег, купить себе платье или, еще лучше, брюки, ведь она твердо решила стать мальчишкой, как сказала Арнальдур. Когда закончился ее первый рабочий день, она задержалась на несколько минут, ожидая, что вот появится подрядчик с полным мешком денег и начнет раздавать их. Но женщины, сбросив с себя грязную одежду, быстро разошлись по домам.

Придя домой, Салка спросила старого Эйольфура, когда она сможет получить деньги. Он ответил:

— Тьфу ты! Когда Ты получишь деньги? А ты посмотри на меня. Я только и знаю, что плету сети. Я плету с тех пор, как себя помню, и много, ты думаешь, я получил за это? На старости лет у меня есть только семь овец и корова. Постарайся научиться от Арнальдура читать, многим беднякам в нашей стране книги доставляют радость, уж этой-то радости тебя никто не сможет лишить — по крайней мере пока ты не ослепнешь.

— Они отняли у тебя зрение, Эйольфур! — воскликнула Салка Валка, возмущенная до глубины души такой бесчеловечностью.

Старик не ответил на ее вопрос, и девочка в смятении глядела на него, ничего не понимая. Неужто всю жизнь, как бы прилежно она ни работала, ей придется ходить в этих лохмотьях на виду у Арнальдура и всего света?

— Я хочу получать деньги за свою работу, тогда я стану богатой, — сказала девочка наконец.

Затянув последнюю петлю, Эйольфур отложил сеть в сторону и посмотрел слепыми глазами в окно.

— Ты еще мала, дитя мое, тебе еще нет полных двенадцати лет. Ты можешь положиться на слова старика, немало повидавшего, пока он не потерял зрение. Работать нужно, работа радует сердце и приносит удовлетворение человеку, к тому же она дает возможность сводить концы с концами. И если человек беспрерывно трудится всю свою жизнь, и в будни, и в праздники, он, пожалуй, скопит столько деньжонок, чтобы оплатить свои похороны. Но поверь, дитя мое, никто еще не разбогател одним лишь своим трудом. Те немногие богачи, которых мне довелось знать, никогда ничего не делали. Трудятся одни бедняки. Думаю, что так обстоит дело не только у нас, а повсюду на свете. Но знания и радость, которую доставляет хорошая книга, дороже всяких богатств на свете, и, будь я на твоем месте, я прежде всего научился бы читать и писать. Ты знаешь, их больше всего раздражает, когда человек грамотен и образован.

Девочка никак не могла понять, кого это «их» имел в виду старый Эйольфур в своих философских рассуждениях. До самой смерти старика девочка воспринимала его высказывания как туманные пророчества, хотя он больше чем кто-либо другой пользовался ее уважением.

Точно так же ничего не добилась девочка, когда стала спрашивать о деньгах своих напарниц. Они даже и не подумали отвечать на такой глупый вопрос.

— Работай, работай, дурочка, нам не до разговоров, а если твои руки не терпят соли, иди домой отдыхать.

Так прошло две недели. Через неделю начиналась пасха.

В вербное воскресенье Салка Валка с трудом натянула на себя праздничное платье. Она из него выросла, и при малейшем неосторожном движении оно трещало по всем швам. Когда она спустилась вниз, то посреди кухни увидела мать, одетую в новое, только что купленное платье с большими розами. Соседские женщины с восторгом рассматривали эту роскошную обнову, а мать, улыбаясь, вертелась во все стороны, давая всем возможность разглядеть материал и не забывая при этом добавить, что, она надеется, господь бог простит ее суетность. Девочка стояла в стороне, не выказывая особой заинтересованности. Новое платье не щадило наружности матери, оно подчеркивало все ее недостатки. Только сейчас Салка заметила, до чего безобразны у матери зубы и как мало они подходят к розам на ее платье, как некрасивы ее руки, цветом напоминающие солонину. А эти бока, широкие, как у лошади! Боже ты мои, да она в тысячу раз лучше в своем старом, истрепанном платье.

На следующий день после работы Салка Валка набралась храбрости и отправилась к подрядчику.

— Вы собираетесь платить мне деньги? — спросила она низким срывающимся голосом.

— Что? — изумился подрядчик.

— Когда я получу заработанные мною деньги?

— Насколько мне известно, твой заработок поступает на счет матери.

— Ничего не знаю, давайте мне мои деньги, — потребовала девочка.

— Я не бухгалтер и не управляющий Йохана Богесена, мое дело отмечать рабочие дни и сообщать об этом в контору.