Шрифт:
Ольга Форш
САЛТЫЧИХИН ГРОТ
В этом подмосковном поселке отцы торгуют. Давно обсиделись на льготно закупленных в военное время нарезах. В первые годы революции порастрясли было мошну, а уж сейчас ничего - оперились.
Открыли кубышки, пообстроились, заборами обнеслись, георгин насадили. Ходят к обедне в двухэтажную церковь: зимой в теплый этаж, летом - в холодный. И цель жизни нашлась - подсидеть кооперацию.
Новый быт не то чтобы приняли - прижились, как половчей. Поначалу прокляли было двух-трех дочек
И подмигнет, подтолкнет отец отца: опять-таки эта "охрана материнства от младенчества!".
Пусть советится, пока зелена, пробьет срок -"- выглядит себе кого путного; а очистится с ним по-церковному, с благословением оброжается можно зятюшке и дела передать... И сыновьям в комсомол отцы идти не препятствуют. Не ровен час, заявят куда надо сыновья о бессознательном элементе в семье... Ведь пронесли уже где-то плакат:
"ДОЛОЙ БЫВШИХ РОДИТЕЛЕЙ!"
Лавочники народ кастовый, носы у них с набалдашинкой, пальцы пухлые, что личинки майских жуков. Пальцы наметаны товар с барышом принять и отвесить себе без урону...
Два мира в поселке, и не только в поселке - в каждой семье. Да вот хотя бы Творожины сестры:
Зоечка, довоенного -времени перестарок, да подросток Ирка - пионерка.
– ...Ручаться за то, Зоечка, что она ела именно женские груди и младенцев, я вам не могу, но удостоверено исторически:
Салтычиха загубила более сотни своих крепостных. Она жертв своих била скалкою до собственного изнеможения, а гайдуки при ней добивали плетьми...
– Ужас, ужас, - пищит Зоечка, - а про ужасы я слушать совсем не хочу.
И вот же неправда - Зоечка ужасы очень любила: в кино бегала на "Кошмар инквизиции", на "Застенки царизма". Но ведь ей этот внезапный знакомый показался из тех, ну, из прежних, которым так нравились девушки у Тургенева.
А Петя Ростаки, освеживший для собственной цели в исторических справках нужный ему материал, с удовольствием продолжал:
– Доносы на Салтычиху были столь многочисленны, что обратили наконец внимание Екатерины. Приказано было выставить ее на лобное место в саване. На груди у ней было написано: "Мучительница и душегубица"...
И опять Зоечка:
– Ужас, ужас...
– Салтычиху заключили под своды монастыря в подземную тюрьму. Пищу давали ей со свечой, и когда народ жадно кидался к оконцу, она дразнилась языком и плевалась. В старости стала непомерно толста, что не помешало ей завести роман с тюремщиком. Просидев тридцать лет в склепе, похоронена в почетном Донском монастыре. Кряжистая баба. И вот, попрошу я вас, Зоечка, дополнить мои сведения современностью и показать, что же осталось от древности в дни аэропланов и Советов?
Голубым глазом Зоечка глянула вбок, ерганула плечиком и, жеманясь, сказала:
– Пойдемте в парк, я вам грот покажу. Но почему вы так хорошо знаете историю?
– Я исторический романист, - сказал Петя Ростаки, - псевдоним мой Диего, зовите меня этим именем.
– Диего, дон Диего... ах, это звучит...
Петя Ростаки почти не соврал. Он пока дал в газетку содержание двух кинофильм, но он собирался начать отдел "Подмосковные вчера и сегодня", для чего и приехал в былое поместье злободневной сейчас Салтычихи.
Петя Ростаки за время революции хорошо прирабатывал наклейкой резины к дырявым подметкам. У Пети припрятан был клей довоенного времени, и благодаря ему подошвы отдирались много поздней, чем при их подклейке советским клеемпрофессионалом, ассуром.
Но клей довоенного времени у Пети весь вышел, а сердечное увлечение выгнало из удобной квартиры дядюшки в сквозной чужой коридорчик.
Когда фининспектор по доносу о подклейке калош зачислил Петю в кустари-одиночки, дядя, крупный совслужащий, сказал ему: "Каждая сила действует в своей категории. Твои же дела болтовня: регистрируйте журналистом!"
– Изучив прошлое Салтычихина грота, я приехал сюда за красками современности, - сказал Зоечке Петя Ростаки и шаркнул - Предполагаю получить эти краски от вас.
Изогнувшись всей своей серенькой летней парой, сверкнув на солнце желтыми ботинками, Петя сорвал во ржи василек и галантно поднес его Зоечке, а шедшая сзади Ирка-пионерка подумала про себя: "0-го! У Зойки старорежимные фиглимигли".
На перекрестке парочка свернула в парк, а Ирка к реке.
У Ирки на плече было мохнатое полотенце, она шла купаться.
Хотя она то и дело кидалась через канаву нарвать налитого белым соком овса" чтобы сжевать его набок, как лошадь, - она попутно, настороженным пионерским оком, не упускала ничего.
Еще издали, заприметив мальчика с таким же, как у нее, красным платком на шее, она, как ружье, вскинула над головой правую руку с пятью смуглыми пальцами в знак того, что она и в эту минуту, когда идет купаться, как и в прочие минуты своей жизни, готова освобождать все пять стран света от гнета мирового капитализма - В звене доклад "Детдвижение", смотри, Крамков, не ужиливай!
Вздымая пыль крепкими пятками, показав тоже пять пальцев, Крамков пробежал дальше, а Ирка заторопилась к пруду.
Она купалась тедерь на закате, потому что утром, когда нагрянут все дачницы с детьми и с полосканьем своих комбинешек, всякий раз, хочешь не хочешь, заварится склока.
– Полоскать частное белье в общественной воде - это, граждане, антиобщественно и антисанитарно!
Ирка ненавидит кружевные буржуйные комбинешки.
Старые дачницы злятся и как помнят ее еще годовалою, то обидно язвят: