Сальватор. Том 1
Шрифт:
старшина присяжных просил уладить какую-то формальность.
Тем временем в окна уже заглядывало хмурое утро, соперничая со светом свечей и ламп. В эти часы даже самые выносливые люди испытывают усталость, а самые веселые чувствуют грусть; в эти часы всех бьет озноб.
Около шести часов снова раздался звон колокольчика.
На сей раз ошибки быть не могло: после двухчасового обсуждения вот-вот объявят либо решение присяжных о помиловании, либо смертный приговор.
Сильнейшее напряжение передалось всем собравшимся.
Словно по мановению волшебника в зале установилась тишина среди присутствовавших, еще за минуту до того шумно и оживленно обсуждавших происходящее.
Дверь, соединявшая зал заседаний и комнату присяжных, распахнулась, и на пороге показались заседатели. Зрители старались заранее прочесть на их лицах приговор, который присяжные собирались произнести: кое-кто из присяжных был заметно взволнован.
Несколько мгновений спустя суд уже находился в зале заседаний.
Старшина присяжных вышел вперед и, прижав руку к груди, тихим голосом стал читать приговор.
Присяжные должны были ответить на пять вопросов.
Вопросы эти были выражены так:
1) Виновен ли г-н Сарранти в предумышленном убийстве некой Урсулы?
2) Предшествовали ли этому преступлению другие преступления, оговоренные ниже?
3) Имел ли он целью подготовить или облегчить себе исполнение этих преступлений?
4) Совершил ли кражу со взломом г-н Сарранти в комнате г-на Жерара днем 19-го или в ночь с 19-го на 20 августа?
5) Причастен ли он к исчезновению двух племянников вышеупомянутого Жерара?
На мгновение воцарилась тишина.
Никто не в силах был бы описать волнение, охватившее присутствовавших в этот миг, такой же краткий, как мысль, хотя, должно быть, он показался вечностью аббату Доминику, по-прежнему стоявшему вместе с адвокатом у опустевшей скамьи обвиняемого.
Старшина присяжных произнес следующее:
– Обещаю и клянусь перед Всемогущим Богом и людьми!
Решение присяжных таково:
«ДА – большинством голосов по всем вопросам – обвиняемый виновен!»
Взгляды всех присутствовавших обратились на Доминика:
он, как и остальные, выслушал приговор стоя.
В мутном утреннем свете его лицо стало мертвенно-бледным; он закрыл глаза и схватился за балюстраду, чтобы не упасть.
Зрители с трудом подавили вздох.
Председатель приказал ввести обвиняемого.
Господин Сарранти вышел в зал.
Доминик протянул к нему руку и смог произнести лишь одно слово:
– Отец!..
Однако тот выслушал смертный приговор так же невозмутимо, как перед тем обвинение, – ничем не выдав волнения.
Доминик не умел так же владеть собой: он застонал, бросил горящий взор на то место, где сидел Жерар, выхватил из-за пазухи свиток; потом, сделав над собой невероятное усилие, снова сунул свиток в складки сутаны.
За то короткое время, пока наши герои переживали столь разнообразные чувства, господин заместитель прокурора дрогнувшим голосом, чего никак нельзя было ожидать от человека, подстрекавшего присяжных к этому строгому приговору, стал ходатайствовать о применении против г-на Сарранти статей 293, 296, 302 и 304 Уголовного кодекса.
Суд приступил к обсуждению.
Тогда по рядам зрителей прошелестел слух: г-н Сарранти потому замешкался на несколько мгновений перед вынесением приговора и не сразу появился в зале, что крепко заснул, пока присяжные решали его судьбу. Вместе с тем поговаривали, что при вынесении ему приговора мнения присяжных разделились и вопрос о его вине был решен перевесом всего в один голос.
После пятиминутного обсуждения члены суда заняли свои места и председатель, не справившись с волнением, прочитал глухим голосом приговор, обрекавший г-на Сарранти на смерть.
Повернувшись к г-ну Сарранти, продолжавшему слушать все так же спокойно и невозмутимо, он прибавил:
– Обвиняемый Сарранти! У вас есть три дня для подачи кассационной жалобы.
Сарранти с поклоном отвечал:
– Благодарю, господин председатель, однако я не намерен кассировать это дело.
Доминика, казалось, вывели из оцепенения слова отца.
– Нет, нет, господа! – вскричал он. – Мой отец подаст кассацию, ведь он невиновен!
– Сударь! – заметил председатель. – Законом запрещено произносить подобные слова после вынесения приговора.
– Запрещено адвокату обвиняемого, господин председатель! – воскликнул Эмманюэль. – Но не сыну! Торе сыну, который не верит в невиновность своего отца!
Казалось, председатель готов вот-вот сдаться.
– Сударь! – повернулся он к Сарранти, против обыкновения употребляя такое обращение к обвиняемому. – У вас есть просьбы к суду?
– Я прошу разрешить мне свидания с сыном, который, надеюсь, не откажется проводить меня как священник на эшафот.
– Отец! Отец! – вскричал Доминик. – Клянусь, вам не придется на него всходить!
И едва слышно прибавил:
– Если кто и поднимется на эшафот, то я сам!
XXIV.
Влюбленные с улицы Макон
Мы уже рассказали, какое действие оказал приговор на собравшихся в зале; не менее сильно он подействовал и на толпившихся за дверьми любопытных.
Едва слова: «Приговаривается к смертной казни» – сорвались с губ председателя, как они отдались протяжным стоном, похожим на крик ужаса: вырвавшись из груди у тех, кто собрался в зале заседаний, он донесся до самой площади Шатле и заставил содрогнуться столпившихся там людей, как если бы колокол, находившийся до революции в квадратной Часовой башне, подал – как это случилось в ночь на 24 августа 1572 года, когда он звонил вместе с колоколом Сен-Жермен-л'Осеруа, – сигнал к резне, к новой Варфоломеевской ночи.