Сальватор
Шрифт:
— Нет.
— Сейчас узнаешь.
Петрус ждал, что будет дальше.
Капитан вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник и раскрыл его.
В бумажнике лежали банковские билеты.
— Я возьму отсюда тридцать три билета — а здесь их две сотни, — скомкаю их, отворю окно и вышвырну на улицу.
— Зачем? — спросил Петрус.
— Чтобы показать тебе, что я делаю с этими бумажками.
И капитан выхватил из бумажника дюжину билетов и скомкал их, словно это была папиросная бумага.
После этого он решительнейшим образом направился к окну.
Петрус его остановил.
— Не надо глупостей, давайте попробуем найти общий язык.
— Тридцать три тысячи или смерть! — пригрозил капитан.
— Не тридцать три, учитывая, что все деньги мне не нужны.
— Тридцать три тысячи франков или…
— Да выслушайте же, черт побери, или я стану ругаться как матрос. Я вам докажу, что я сын корсара, тысяча чертей и преисподняя!
— Младенец сказал «папа»! — вскричал Пьер Берто. — Господь велик! Послушаем твои предложения.
— Да, послушайте. Я испытываю смущение, потому что, как вы сами сказали, дорогой крестный, я наделал долгов.
— На то она и молодость!
— Однако мне не было бы так стыдно, если бы, делая эти безумные траты, я вместе с тем не бездельничал.
— Нельзя же все время работать!
— И я решил снова взяться за дело.
— А как же любовь?
Петрус покраснел.
— Любовь и работа могут идти рука об руку. Словом, я решил усердно потрудиться, как принято говорить.
— Хорошо, давай потрудимся. Но англичан, или, иначе говоря, кредиторов, надо чуть сбрызнуть, как говорят садовники, на то время пока мы извлечем прибыль из нашей кисти.
— Вот именно!
— Пожалуйста, — предложил капитан, протянув Петрусу свой бумажник. — Вот тебе для этого лейка, мальчик мой. Я тебе ничего не навязываю, бери сколько хочешь.
— Отлично! — сказал Петрус. — Вы становитесь благоразумным. Я вижу, мы сумеем договориться.
Петрус взял десять тысяч франков и вернул бумажник Пьеру Берто, следившему краем глаза за действиями художника.
— Десять тысяч франков! — хмыкнул капитан. — Да любой кошатник ссудил бы тебя этой суммой под шесть процентов… Кстати, почему ты мне не предлагаешь процентов?
— Дорогой крестный! Я боялся вас обидеть.
— Отнюдь нет! Я, напротив, хочу выговорить проценты.
— Пожалуйста.
— Я прибыл вчера в Париж с намерением купить дом и обставить его как можно лучше.
— Понимаю.
— Но прежде чем я найду подходящую скорлупку, пройдет не меньше недели.
— Это самое меньшее.
— На меблировку уйдет еще около недели.
— А то и две.
— Пусть будет две, не хочу с тобой спорить; итого — три недели.
— А то и больше.
— Не придирайся к мелочам, не то я заберу свое предложение назад.
— Какое предложение?
— Которое я собирался тебе сделать.
— А почему вы хотите его забрать?
— Потому что у тебя характер задиристый, а у меня упрямый: мы не уживемся.
— А вы хотели поселиться у меня? — спросил Петрус.
— Знаешь, я со вчерашнего дня живу в гостинице «Гавр» и уже сыт ею выше головы, — промолвил капитан. — Я собирался тебе сказать: «Петрус, дорогой мой крестник, милый мальчик, не найдется ли у тебя комнаты, каморки, мансарды, какого-нибудь закуточка, где я мог бы подвесить свою койку? Можешь сделать это для бедного капитана Берто Монтобана?»
— Как?! — вскричал Петрус, приходя в восторг от того, что может хоть чем-нибудь быть полезен человеку, с такой простотой предоставившему свой кошелек в его распоряжение.
— Разумеется, если это тебя стеснит хоть в малейшей степени… — продолжал капитан, — ты только скажи!
— Как, черт побери, вы могли такое подумать?
— Видишь ли, со мной можно не церемониться: отвечай откровенно, положа руку на сердце. Да или нет?
— Положа руку на сердце, откровенно говорю вам, дорогой крестный: ничто не может мне доставить большего удовольствия, чем ваше предложение. Только вот…
— Что?
— В те дни, когда у меня будет модель… когда у меня сеанс…
— Понял… понял… Свобода! Libertas! [35]
— Теперь вы заговорили на арабском.
— Я говорю по-арабски?! Видно, сам того не зная, как господин Журден говорил прозой.
— Ну вот, теперь вы цитируете Мольера. По правде говоря, дорогой крестный, вы иногда пугаете меня своей начитанностью. Уж не подменили ли вас в Колумбии? Впрочем, вернемся, если угодно, к вашему желанию.
35
Свобода (лат.).
— Да, к моему желанию, горячему желанию. Я не привык к одиночеству; вокруг меня всегда крутилась дюжина жизнерадостных шустрых парней, и меня вовсе не прельщает перспектива умереть от тоски в твоей гостинице «Гавр». Я люблю общество, особенно молодежь. Должно быть, ты здесь принимаешь людей искусства, науки. Я обожаю ученых и людей искусства: первых — за то, что я их не понимаю, вторых — потому что понимаю. Видишь ли, крестник, если только моряк не круглый дурак, он знает обо всем понемногу. Он изучал астрономию по Большой Медведице и Полярной звезде, музыку — по свисту ветра в снастях, живопись — по заходам солнца. Итак, мы поговорим об астрономии, музыке, живописи, и ты увидишь, что в этих достаточно разных областях я разбираюсь не хуже тех, кто избрал их своей профессией! О, не беспокойся, тебе не придется слишком за меня краснеть, если не считать случайно вырвавшихся морских выражений. Ну, а уж если я чересчур сильно разойдусь, ты поднимешь сигнальный флаг, и я закрою рот на замок.
— Да что вы такое говорите?!
— Правду. Ну, отвечай в последний раз: тебе подходит мое предложение?
— Я с радостью его принимаю.
— Браво! Я самый счастливый из смертных!.. А когда тебе будет нужно побыть одному, когда придут хорошенькие модели или великосветские дамы, я поверну на другой галс.
— Договорились.
— Ну и хорошо!
Капитан вынул часы.
— Ого! Уже половина седьмого! — заметил он.
— Да, — подтвердил Петрус.
— Где ты обычно ужинаешь, мой мальчик?