Сальватор
Шрифт:
— Спойте, спойте, сударыня! — стали просить все, за исключением Сюзанны и Лоредана: брат разглядывал красавицу Кармелиту с изумлением, сестра — с завистью.
Кармелита поблагодарила кивком собравшихся и пошла к инструменту.
Генерал Эрбель сделал два шага ей навстречу и поклонился.
— Господин граф! — произнесла г-жа де Маранд. — Имею честь представить вам самую дорогую свою подругу, ведь из трех моих подруг она самая несчастливая.
Генерал опять поклонился и с галантностью, достойной рыцарских времен, промолвил:
— Мадемуазель! Сожалею, что госпожа де Маранд поручила мне столь легкое дело, как разгласить повсюду похвалу вашему таланту. Поверьте, я приложу к этому все силы и все равно буду считать себя вашим должником.
— О! Спойте! Спойте, сударыня! — снова попросили несколько голосов.
— Вот видишь, милая сестричка, — заметила г-жа де Маранд, — все ждут с нетерпением… Так ты начнешь?
— Сию минуту, если вам угодно, — просто отвечала Кармелита.
— Что ты будешь петь? — спросила Регина.
— Выберите сами!
— У тебя нет любимого произведения?
— Нет.
— У меня здесь весь «Отелло».
— Пусть будет «Отелло».
— Ты будешь аккомпанировать себе сама? — спросила Лидия.
— Если некому это сделать… — начала Кармелита.
— Я с удовольствием сяду за фортепьяно, — торопливо предложила Регина.
— А я буду переворачивать страницы! — подхватила г-жа де Маранд. — Тебе нечего бояться, когда мы с тобой рядом, не правда ли?
— Мне нечего бояться, — отозвалась Кармелита, грустно качая головой.
Девушка в самом деле была совершенно спокойна. Холодной рукой она коснулась руки г-жи де Маранд; лицо ее выражало полную невозмутимость.
Госпожа де Маранд направилась к фортепьяно и выбрала из стопки партитуру «Отелло».
Кармелита осталась стоять, опираясь на Регину; будуар был на две трети полон.
Гости расселись и затаив дыхание стали ждать.
Госпожа де Маранд поставила ноты на фортепьяно, а Регина села за инструмент и блестяще исполнила бурную прелюдию.
— Споешь «Романс об иве»? — спросила г-жа де Маранд.
— С удовольствием, — ответила Кармелита.
Госпожа де Маранд раскрыла партитуру на предпоследней сцене финального акта.
Регина повернулась к Кармелите, готовая начать по ее знаку.
В эту минуту лакей доложил:
— Господин и госпожа Камилл де Розан.
XVI
РОМАНС ОБ ИВЕ
Глухой протяжный вздох, похожий на стон, вырвался при этих словах у трех или четырех человек из тех, что собрались в гостиной.
Затем наступила глубокая тишина. Казалось, все присутствующие знали историю Кармелиты и потому не смогли сдержать скорбного восклицания при неожиданном появлении молодого человека с горящим взором, улыбкой на устах и беззаботным выражением на лице, хотя именно Камилла де Розана можно было в определенном смысле считать убийцей Коломбана.
Стон вырвался из груди у Жана Робера, Петруса, Регины и г-жи де Маранд.
А Кармелита не вскрикнула, не вздохнула: у нее перехватило дыхание, и она застыла подобно статуе.
Когда г-н де Маранд услышал имя Камилла, он тут же вспомнил, что именно этого человека ему рекомендовал его американский корреспондент. Хозяин дома пошел навстречу гостю со словами:
— Вы прибыли как нельзя более кстати, господин де Розан! Не угодно ли вам будет присесть и послушать! Госпожа де Маранд уверяет, что нам предстоит насладиться самым прекрасным голосом из всех, какие ей доводилось когда-либо слышать.
Он предложил руку г-же де Розан и проводил ее к креслу, в то время как Камилл пытался в стоявшем перед ним призраке узнать Кармелиту, а когда узнал, едва слышно вскрикнул от изумления.
Лидия и Регина метнулись к подруге, полагая, что ей нужна помощь, что она вот-вот упадет в обморок. Однако, к немалому их удивлению, Кармелита, как мы уже сказали, продолжала стоять, глядя в одну точку; только лицо ее стало мертвенно-бледным.
Ее неподвижный, безжизненный взгляд ничего не выражал, как бы утратив способность видеть, а сердце, казалось, остановилось, будто вся она внезапно окаменела. На молодую женщину смотреть было тем более страшно, что, помимо смертельной бледности, залившей ее щеки, на ее будто высеченном из мрамора лице волнение никак не выражалось.
— Сударыня, — обратился г-н де Маранд к своей супруге, — я имел честь говорить вам об этих двух лицах.
— Займитесь ими, сударь, — отвечала г-жа де Маранд. — Я же полностью принадлежу Кармелите… Видите, в каком она состоянии…
Бледность Кармелиты, ее остановившийся взгляд, застывшая поза действительно поразили г-на де Маранда.
— Боже мой, мадемуазель! Что с вами? — с состраданием спросил он.
— Ничего, сударь, — отозвалась Кармелита, и заставила себя поднять голову, как свойственно сильным натурам в минуту испытания, когда нужно взглянуть несчастью в лицо. — Со мной ничего!
— Не пой! Не нужно тебе сегодня петь! — шепнула Кармелите Регина.
— Почему я не должна петь?
— Это испытание выше твоих сил, — заметила Лидия.
— Посмотрим! — возразила Кармелита.
На ее губах мелькнуло бледное, неживое подобие улыбки.
— Так ты хочешь петь? — переспросила Регина, вновь усаживаясь за фортепьяно.
— Сейчас я не просто женщина, я — артистка!
И Кармелита сделала три шага, еще отделявшие ее от инструмента.
— Господи, помоги! — промолвила г-жа де Маранд.
Регина снова сыграла прелюдию.
Кармелита запела:
Assisa al pi'e d’un salice… [5]Ее голос звучал уверенно, и уже со второй строки слушателей охватило искреннее волнение: они сопереживали горю Дездемоны, а не страданиям Кармелиты.
Трудно было сделать более удачный выбор, учитывая положение несчастной девушки: смятение Дездемоны, когда она поет первый куплет, обращаясь к чернокожей рабыне, своей кормилице, ее смертельный страх в определенном смысле выражали тоску, сжимавшую сердце Кармелиты. Гроза, нависшая над палаццо прекрасной венецианки, ветер, разбивший готическое окно в ее спальне, гром, с треском разрывающийся вдалеке, темнота ночи, печально мерцающий огонек лампы — все в этот мрачный вечер, вплоть до меланхоличных стихов Данте в устах гондольера, проплывающего в своей лодке, повергает несчастную Дездемону в бездну отчаяния; все предвещает несчастье, в каждой мелочи — зловещее предзнаменование:
5
Сидя у подножия ивы… (ит.)