Самая красивая женщина в городе
Шрифт:
– Сукины дети, - говорила она, - купят тебе рюмку и считают, что имеют
право лезть к тебе в штаны.
– Это ты лезешь на неприятности когда принимаешь их угощение.
– Я думала они интересуются мной, а не только моим телом.
– Я интересуюсь и тобой и твоим телом. Но я сомневаюсь что большинство
мужчин видит что-нибудь еще кроме твоего тела.
Я уехал из города на шесть месяцев, бродил там и сям, потом вернулся. Я так и не забыл Касс, но мы из-за чего-то поспорили да и я чувствовал что мне пора двигаться дальше, а когда вернулся то считал что ее уже нет в городе.
– Ну, мерзавец, вижу ты вернулся.
Я заказал ей рюмочку. Потом посмотрел на нее. На ней было платье с высоким воротничком. В таком я ее никогда не видел. Под каждым глазом красовались по две булавки со стеклянными головками. Только эти головки и были видны, а сами булавки были воткнуты в ее лицо.
– Черт бы тебя побрал, все еще пытаешься себя изуродовать, да?
– Нет, это так модно, дурачок.
– Ты чокнутая.
– Я по тебе скучала, - сказала она.
– А еще кто-нибудь есть?
– Нет, никого нет. Только ты. Но я подрабатываю. По десять баксов. Но для
тебя бесплатно.
– Вытащи эти булавки.
– Нет, это так модно.
– Меня от этого мутит.
– На полном серьезе?
– Да, черт возьми, на полном серьезе.
Касс медленно вытащила булавки и положила их в сумку.
– Почему ты унижаешь свою красоту?
– спросил я, - почему ты не можешь
просто жить с ней?
– Потому что люди думают что это все что у меня есть. Красота - это ерунда,
красота проходит. Ты не знаешь до чего тебе повезло быть уродом. Если ты нравишься людям то ты знаешь что не за красивые глазки.
– Ладно, - скадал я, - мне повезло.
– Я не хотела сказать что ты урод. Люди просто думают что ты урод. У тебя
очаровательное лицо.
– Спасибо.
Мы выпили еще по одной.
– Ну а ты что поделываешь?
– спросила она.
– Ничего. Ни к чему не могу прилепиться. Нет интереса.
– У меня тоже. Был бы ты женщиной - ты бы смог подрабатывать.
– Мне б не хотелось иметь такие тесные контакты со столькими незнакомыми. Это утомляет.
– Ты прав. Это утомляет, вообще все утомляет.
Мы ушли вместе. На улицах люди по-прежнему пялились на Касс. Она все еще была красивой женщиной, может быть даже еще красивее чем раньше.
Мы добрались ко мне домой, я открыл бутылку вина и мы разговорились. Нам с Касс всегда было легко говорить друг с другом. Сперва она говорила, а я слушал, потом я говорил. Наш разговор тихо шел своим ходом. Нам казалось что мы вместе разгадываем тайны. Когда мы раскрывали очень интересную, Касс смеялась своим особенным смехом, как только она одна могла, будто огню радовалась. Разговаривая, мы придвинулись друг к другу и поцеловались. Вскоре мы вовсю разошлись и решили лечь в постель. И когда Касс сняла свое платье с высоким воротничком, я увидел его - уродливый, неровный шрам на ее горле. Он был длинным и широким.
– Черт бы тебя побрал, женщина, - сказая я, лежа в постели, - черт бы тебя
побрал, что ты наделала?
Я притянул ее на кровать и поцеловал. Она оттолкнула меня и рассмеялась.
– Иногда мужики платят мне десятку вперед, я раздеваюсь и после этого
– Да, - сказал я, - я умираю со смеху... Касс, сука, я люблю тебя, перестань сама себя разрушать, ведь ты же самая живая из всех этих баб.
Мы снова поцеловались. Касс беззвучно плакала. Я чувствовал эти слезы, а ее длинные черные волосы раскинулись за ее спиной как флаг смерти. Мы обнялись и занялись любовью - медленной, угрюмой, чудесной.
Утром Касс готовила завтрак. Она выглядела спокойной и счастливой. Она пела. Я лежал в постели и тихо наслаждался ее счастьем. Наконец она подошла и потрясла меня.
– Вставай, мерзавец. Освежи лицо и письку холодной водой и присоединяйся
к пиру!
В тот день я отвез ее на пляж. Был будний день, погода еще не была по-настоящему летней, и поэтому все было великолепно заброшенным. Пляжные бомжи в лохмотьях спали на газонах, чуть повыше песочного берега. Другие сидели на каменных скамейках и делились друг с другом одинокой бутылкой. Шумные безмозглые чайки кружились вокруг. Старухи, разменявшие седьмой или восьмой десяток, сидели на скамейках и обсуждали продажу недвижимости, оставшейся после их мужей, давно убитых скоростью и глупостью выживания. Со всем этим в воздухе было мирно и мы гуляли и валялись на газонах и много не разговаривали. Было просто хорошо быть вместе. Я купил пару бутербродов, чипсы и напитки и мы сели на песок и поели. Потом я обнял Касс, мы заснули и проспали около часа. И это было лучше чем секс. Мы спокойно плыли по течению. Проснувшись, мы поехали обратно ко мне и я приготовил обед. После обеда я предложил Касс жить со мной. Она выдержала длинную паузу, глядя на меня, потом медленно сказала:
– Нет.
Я отвез ее в бар, угостил рюмкой и вышел. На другой день я устроился паковщиком на фабрику и всю следущую неделю работал. Я слишком уставал чтоб куда-нибудь выходить, но в пятницу вечером все-таки зашел в бар "Уэст Энд". Я сидел и ждал Касс. Время шло. Когда я как следует набрался, бармен мне сказал:
– Мне очень жаль насчет твоей подружки.
– В чем дело?
– спросил я.
– Извини, ты что, не знаешь?
– Нет.
– Самоубийство. Ее вчера хоронили.
– Хоронили?
– переспросил я. Казалось она вот-вот войдет. Как же ее может не быть?
– Ее сестры похоронили.
– Самоубийство, да? А как? Скажешь?
– Горло себе перерезала.
– Ясно. Налей мне еще одну.
Я пил пока бар не закрылся. Касс была самой красивой из пяти сестер, самой красивой в городе. Я сумел доехать до дома и все продолжал думать. Я должен был настоять на том чтоб она осталась со мной, а не просто принять это "нет". Ясно было что ей не все равно. Видно я предложил ей это слишком бесцеремонно, лениво, слишком равнодушно. Я заслуживал своей и ее смерти. Я был собакой. Хотя зачем винить собак? Я встал, нашел бутылку вина и сильно выпил. Касс - самая красивая девушка в городе была мертва. Ей было 20.
На улице кто-то начал гудеть на машине. Очень громко и настойчиво. Я поставил бутылку и заорал:
– ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОДРАЛ, СУКИН ТЫ СЫН, ЗАТКНИСЬ!
Ночь все вступала в свои права и я ничего не мог сделать.