Самая сладкая ложь
Шрифт:
Она передернула плечами, демонстрируя безразличное отношение к сказанному, и наполнила водой чашки.
— Я все понимаю, тебе не стоит раз за разом повторять одно и то же, Константин. Но дело не в Нурит. Дело в твоей бывшей жене. — Она поставила чашки на стол и присела. — Иногда у меня такое ощущение, будто я — ее тень. Такое чувство, будто ты видишь во мне ее, и хватаешься за соломинку. Ты любишь не меня, ты любишь ее.
Константин подвинул к себе чашку с кофе.
— Если я скажу, что ты права, то солгу. Если я скажу, что ты не права, то это тоже не будет правдой. Я до сих пор люблю ее, но это другое чувство. Ты похожа на нее, но ты — это не она. И люблю я тебя, а не ее.
— Ты даже во сне говоришь ее имя. — Лия достала из чашки пакетик. — Несмотря на все твои слова, я чувствую какую-то преграду, которая не дает тебе оставить это все. Что должно случиться?
Константин сделал глоток кофе, поднес к сигарете Лии зажженную спичку, а потом закурил сам.
— Я был бы рад оставить все в прошлом, но некоторые вещи мы не в состоянии вырвать из памяти. Или из души — не знаю, как будет правильнее. Когда-то эта женщина для меня значила очень много. Когда-то я был готов умереть ради того, чтобы эти отношения, хлипкие, как карточный домик, просуществовали хотя бы еще пару дней. Не знаю, знакомо ли тебе это чувство — хотя, конечно, лучше бы не было знакомо — когда ты знаешь, чем все закончится, умом понимаешь, что конец близок, но что-то внутри предательски шепчет тебе: «Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть. Вот видишь, вы улыбнулись друг другу, смеялись над одной шуткой, гуляли вместе, держались за руки, она поцеловала тебя на прощание. Все не так уж плохо». А потом тебе говорят: «Я решила, что мне стоит уйти. Надеюсь, ты не будешь меня держать». И ты чувствуешь, что у тебя вырвали сердце — просто взяли и вырвали, даже не спросив, не потрудившись перед этим сделать наркоз. Нет, тебе не больно, не страшно, потому что и боль, и страх уже давно пережиты. Это такая пустота, что тебе не хочется кричать, ругаться, бить тарелки. Тебе не хочется плакать. Тебе вообщеничего не хочется. Ты только спокойно говоришь себе: «Да, это конец». Еще пару месяцев назад от этой мысли можно было умереть от ужаса, а теперь ты спокойно признаешься себе в этом, и на душе у тебя не хорошо, не плохо, а просто никак. Будто тебя выпотрошили, осталась одна только оболочка. Эти ощущения прячутся где-то в глубине души, кажется, так глубоко, что их уже не достать. Но одна только мысль об этом, одно только беглое воспоминание, один незначительный образ заставляет их ожить. И, поверь мне, Лия, они не теряют своей силы. Они так же приводят меня в ужас, как и семь лет назад. И каждый раз, когда я думаю о том, что мне надо стукнуть кулаком по столу и сказать тебе: «Черт возьми, разводись с этой нищей больничной крысой и выходи замуж за меня!», именно эти ощущения меня останавливают. А стукнуть кулаком по столу я могу, тут ты можешь мне поверить.
— Тогда почему ты не сделал этого семь лет назад?
Константин не ответил ей. Он потушил сигарету в пепельнице, закрыл лицо руками и вздохнул.
— Я тоже хочу тебе кое-что сказать, — заговорила Лия. — Пожалуйста, не думай, что я не понимаю тебя. Если бы я не понимала тебя, меня бы здесь не было. Несколько часов назад ты предложил мне руку и сердце, и, надеюсь, ты знаешь, что это ставит меня перед сложным выбором. Я приму решение, ты можешь в этом не сомневаться. Дело в том, что ты тоже стоишь перед сложным выбором. Только, в отличие от меня, то ли не осознаешь этого, то ли не хочешь принимать решение. Не ты ли говорил мне, что я изменилась после встречи с тобой, и что способна самостоятельно принимать решения? А изменился ли ты? Разве отношения — это односторонняя работа? — Она отставила чашку. — Я хочу, чтобы ты женился на мне, а не на Марике. Но на данный момент ты к этому не готов. А поэтому, Константин, мы сделаем следующее. Завтра я вернусь к себе домой. У меня будет время подумать и принять решение. И у тебя будет время. Столько, сколько ты захочешь, как ты любишь мне говорить. Мне тяжело принимать тебя таким, какой ты есть, и думать о том, что в тебе еще миллион вещей, о которых я и понятия не имею. Но я учусь с этим мириться. Я требую от тебя немного. Но, надеюсь, ты понимаешь, что для меня это важно.
— Конечно. — Он сцепил пальцы и, по-прежнему не поднимая глаз, принялся изучать пакетик из-под чая на блюдце. — Я просто хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Не Марику. Не Нурит. Не Габриэль и не всех тех женщин, которые у меня были. Если бы я мог изменить свою жизнь, я бы сделал всего пару изменений, и все было бы иначе. Я был бы другим человеком с другой судьбой.
— Давай закончим этот разговор и пойдем спать, Константин, — подытожила Лия. — Я буду ждать от тебя ответа. Я хочу определенности. У тебя будет определенность. Дело за тобой.
— Да. — Он снова взял чашку. — Ты можешь подниматься. Я приду минут через двадцать. Мне хочется подумать в тишине.
Часть третья
Истина всегда рядом
Глава 1
Лейтенант Гилад Гордон сидел на мягком и удобном диване в комнате отдыха. Он думал о том, что за обедом съел больше, чем следовало. Его голод не был бы таким нестерпимым, и он вполне мог бы ограничиться одной порцией итальянской пасты и не брать вторую, если бы не два предстоящих события. Одно должно было произойти сегодня, а до второго оставалось несколько месяцев, но Гилад думал об этом двадцать четыре часа в сутки уже сейчас.
О предстоящем сегодня важном событии ему сообщил капитан Землянских. Он пригласил своего консультанта на чашку кофе, и Гилад сразу заподозрил, что тут что-то не чисто. Главный аналитик редко пил кофе во второй половине дня, а даже если и пил, то в гордом одиночестве. В такое время он обычно занимался работой, которая раздражала его больше всего — чтением служебных записок, которые любили писать его подчиненные. Обычно они писали о двух вещах: о том, что им требуется краткосрочный отпуск и о том, что они не находят общий язык с коллегами. С часу до трех дня в кабинет капитана Землянских не заходили даже Габриэль и Лия — уж кому-кому, а им было отлично известно, что в это время их начальник пребывает в более чем дурном расположении духа. Незадачливый подчиненный, по ошибке заглянувший в такой час, оценивал по достоинству лингвистические познания капитана. В такие моменты нецензурной лексики одного языка ему не хватало, и он с большим успехом восполнял этот пробел с помощью остальных известных ему языков.
Новость о решении господина директора Гилада не шокировала. Умом он понимал, что в ходе предстоящих перемен в кресло главного аналитика сядет именно он. Не сомневался он и в том, что капитан Землянских получит должность руководителя отдела по ведению допросов. Но известие все же оказалось неожиданным. Гилад даже переспросил: правильно ли он понял своего начальника? Начальник вспылил, и Гилад сделал вывод, что не стоит испытывать судьбу.
Вторым важным событием была защита магистерской диссертации. Работа была практически готова, но Гилад был убежден в том, что материал до сих пор сырой, а сделанное исследование, пусть и поистине колоссальных масштабов, впечатление ни на кого не произведет. Профессора университета прочили ему блестящее научное будущее. Наукой Гилад заниматься не планировал — он делал это, скорее, ради повышения профессионального уровня. Он уже думал и о докторской диссертации, но для начала нужно было получить заветный диплом магистра.
Сегодня Константин оставил офис на своих помощников и отправился по делам. За полчаса до обеда он позвонил Гиладу, сообщил, что ему придется задержаться и попросил прощения за то, что их совместный обед не состоится. Гиладу пришлось отобедать с Габриэль. Она, в отличие от многих женщин из отдела, с которыми ему уже приходилось трапезничать, имела прямо-таки великосветские манеры (к манерам Гилад относился не так ревностно, как его руководитель, но предпочитал сидеть за столом с воспитанными людьми) и могла поддержать беседу на любую тему, но уж очень любила поговорить. Обществом секретаря главного аналитика лучше всего было наслаждаться в тишине. Сейчас она сидела возле приоткрытого окна, держала на коленях портативный компьютер и общалась с кем-то в сети. Увлеченная беседой, она молчала, лишь изредка позволяя себе возгласы восхищения или недоумения.
— Ты оглох? — окликнула Гилада Габриэль. — Я повторяю еще раз — подойти и посмотри! Это моя подруга, — показала она фото светловолосой девушки. — Красивая?
— Да, — согласился Гилад.
Габриэль присела на подоконник и закурила. Сегодня она выглядела необычно: на ней был отвечающий всем требованием дресс-кода деловой костюм, но Гилад никак не мог отделаться от мысли, что этот костюм подчеркивает ее формы гораздо лучше, чем это делали короткие юбки и открытые пиджаки.
— Держу пари, ты готовишь речь победителя, — сказала она.
— Мне нужно будет что-то говорить? — всполошился Гилад.
— А сказать спасибо папе, маме, любовнице и мне?
— Не пугай меня, Габриэль. Я ни за что не соглашусь на то, чтобы произносить речь. Пусть Константин сделает это за нас обоих.
— Он постоянно делает что-то за других. Может, хотя бы один раз кто-то сделает что-то за него?
Габриэль сделала пару затяжек и мечтательно вздохнула.