Самая страшная книга 2015 (сборник)
Шрифт:
Перепуганная, она уложила его в постель, поставила под мышку градусник. В медицине она не смыслила ничего — и лишь беспомощно наблюдала, как столбик ртути ползёт вверх: тридцать девять, сорок, сорок один…
— Мама!
Она провела сутки у его кровати. Временами он затихал, и лицо в оранжевом свете лампы походило на кукольное. В этом крохотном манекене всё же было что-то от ребёнка, которому она дала жизнь. Гораздо больше мать страшило другое — то чуждое существо, что показывалось, когда открывались глаза с покрасневшими белками. Существо чуть
Час назад она решилась на безумие: укутать его потеплей, пешком донести до посёлка, а там… там ей помогут, должны помочь.
Она собирала одежду, когда почувствовала спиной его взгляд — и резко обернулась. Мальчик смотрел осмысленно, в первый раз за эти сутки. Она села у изголовья кровати. Его глаза поблёскивали в полумраке, и это тоже было хорошим знаком.
— Где твои руки, мама?.. Дай мне руку, — попросил он хрипло.
И мать опустила влажную ладонь в ладошку сына.
…На пол всё-таки намело холмик снега, и она безотчётно водит по нему кистью правой руки. Так обожжённое место тревожит меньше, и легче не думать, откуда этот ожог.
На втором этаже, у неё над головой, заскрипели половицы. Как будто ступает муж… но его здесь нет, а её сын скоро умрёт, иссохнет, сгорит. И она ничего с этим не поделает — она ведь плохая мать.
Да, кто-то ходит наверху. Слышно, как разбилась ваза — та, что на столике в коридоре, возле лестницы. Потрескивают ступени… может, это и вправду муж?.. Ещё что-то упало, теперь ближе. Какая разница. Так хочется забыться…
Веки матери опускаются, медленно отворяется дверь.
— Мама…
Её босые ступни лижет пламя.
История об искушении (Александр Матюхин)
Кажется, в жизни выпадает один шанс на миллион встретить человека, о котором недавно думал и которого совершенно не ожидал увидеть.
Однако же это был Волька, одноклассник. Виделись с ним в последний раз лет пятнадцать назад. С тех пор не находили времени ни поискать друг друга в сети, ни созвониться, ни попробовать встретиться где-нибудь в громадной Москве, выпить кофе за беседой и воспоминаниями.
Судьба свела нас в Греции.
Мы с Марго сидели на открытой веранде на шестом этаже отеля, пили кофе и наслаждались приятным теплом утреннего солнца. Кругом сновали официанты, подносили свежие хрустящие газеты, угощали пирожными и тостами с джемом. Я сжимал ладонь Марго, водил большим пальцем по золотому кольцу на ее безымянном пальце, ощущал контрастирующий холод ее кожи и теплоту металла.
– Фокусник? – спросил кто-то из-за спины.
Я обернулся и увидел Вольку. Постаревшего, располневшего, облысевшего Вольку. Кто еще мог вспомнить мое школьное прозвище?
Он полез обниматься, пододвинул стул, уселся за наш столик и щелкнул пальцами, подзывая официанта.
От Вольки несло кислым перегаром. Под глазами набухли темные круги. Кожа шелушилась и была покрыта сотнями (а то и тысячами) мелких красных прыщиков, будто Волька переживал очередной подростковый кризис. Одет он был в грязную майку с грубо обрезанными рукавами и в трико. На ногах тапочки. Ногти на руках – я заметил сразу – не стрижены и заляпаны пятнышками краски.
– Охренеть! – сказал Волька. – Вот не думал! Живешь тут? Отдыхаешь? Познакомишь с дамой?
Голос у него был хриплый и басовитый, как у большинства полных людей. Волька бесцеремонно достал откуда-то сигарету и коробок спичек с содранной этакеткой, прикурил. Официант поднес ему чашку с кофе.
– Все верно, отдыхаем, - сказал я, не в силах оторвать взгляда от капель краски. – Это Маргарита, моя супруга. Прошу любить и жаловать. Марго, дорогая, это Волька, школьный друг. Мы с ним были не разлей вода. Я тебе недавно рассказывал, помнишь? Прекрасный художник.
– Ваш муж, сударыня, мне очень помог в прошлом, - сказал Волька, пуская дым носом. – Это самое, слов нет, как я рад тебя видеть!
– И я тебя, дружище! Совпало-то как! Греция, пять звезд… а?
– Не верю в совпадения, - сказал Волька. – Мы же взрослые теперь уже люди. Давай считать, что мы всю жизнь к этому стремились! Фокусник, ты совсем не изменился! Разве что морщины эти твои вокруг глаз Чего не убрал? Ты же, это самое, можешь.
– Ну, положим, ты тоже не помолодел. Где волосы-то потерял? Всего пятнадцать лет прошло! Локоны были, как у девчонки. Марго, представь, у него волосы были до плеч и такие бело-желтые, кучерявые. Солнечный мальчик. Так называли, да? Кто-то такое прозвище тебе дал, уже и не помню…
Слова неслись бурным потоком, как это обычно бывает, когда встречаешься с прошлым. Я бы с радостью поведал множество историй о нас с Волькой, но Маргарита – милая моя Марго – была не слишком настроена на беседу. Это я определил по поджатым губам, немигающему взгляду и слегка склоненной голове. Я взял ее за руку, прикоснулся губами к влажной холодной коже, поцеловал переплетение вздувшихся старческих вен.
– Милая, - шепнул, – разрешишь поболтать со старым приятелем?
С властными и богатыми женщинами только так. Покорно и робко.
– Я закажу завтрак в номер, - сухо сказала Марго, кивнула Вольке и удалилась, не допив кофе.
Газета ее, оставшаяся на столике, шевелилась от легкого теплого ветра.
– Я чего-то о тебе не знаю? – усмехнулся Волька, кивая на удаляющуюся фигуру. – Ты же не серьезно? У вас разница лет в тридцать, не меньше. В альфонсы заделался?
– Любовь, она такая, - ответил я. – Сам-то женат? Кольца не вижу.
Волька постучал себя по лысине указательным пальцем:
– Не мое это. Другие дела есть, знаешь ли. Вещи, которые не отпускают.