Самая страшная книга. Лучшее (сборник)
Шрифт:
– Ой, не знаю, – вздохнула Лена. – С пистолетом плохие игры.
– Оно так, – согласился Дима. – Вот что. Ты, старлей, отдыхай, а я схожу к Стрепетовым, со Степаном потолкую. Там, кроме пистолета, еще что-нибудь было? Наручники, рация, дубинка? Не знаю, что еще вам положено брать на выезд.
– Ага, – сказал участковый. – Автомат Калашникова и баллон с «черемухой»… Ничего этого у меня нет. Наручники за свои деньги на китайском рынке покупал, так и те мудак один сломал недавно по пьяному делу. Да я на вызовы езжу – табельное с собой не беру. Сегодня вот взял… на свою голову.
– Да не
– Полнолуние сегодня, – напомнила жена. – Ты возьми еще кого с собой. Мало ли что.
– А, ну я Коляна позову, он не откажет. Это сосед мой, Просеков Николай. Мужик – кремень, – пояснил он участковому.
– Слышь, – сказал Хорошенко, – там вот что. Она, по ходу, к нему и ехала.
– Не понял. Кто к кому?
– Марина Златовойская к Степану Стрепетову. Говорят, это его девка.
– Нет у него никакой девки. И даже не помню, чтоб была когда.
– Ай, да откуда тебе знать, – возразила Лена. – Чужая душа – потемки.
– Ладно, разберемся, – сказал Дима. – Ждите тут, короче.
Ростовчане Стрепетовы переехали в Подгорск в две тысячи первом году. Алексею тогда было шестнадцать, Степану – двадцать пять. По словам Маргариты Васильевны, до пятнадцати лет Леша рос совершенно нормальным парнем, пока не случилось то, что случается почти со всеми – несчастная любовь. Но то, что благополучно переживают миллионы других подростков, Леша пережить не смог. Девчонка, с которой у него развивался бурный роман, неожиданно его бросила, и рассудок мальчика повредился. В надежде, что все еще можно поправить, Стрепетовы переехали в Сибирь, подальше от всего, что могло бы напомнить парню о тех событиях. Но шизофрения не лечится и не проходит сама.
Уже здесь, в Красноярске, его оформили в психиатрическую клинику. Но Леша там пролежал недолго. Приехав однажды повидаться с сыном, Маргарита Васильевна увидела на его теле многочисленные следы побоев. После разговора с главврачом женщина выяснила, что все лечение сводится к регулярному употреблению успокаивающих таблеток. Рассудив, что таблетки она может давать ему и сама, она забрала его обратно в Подгорск.
С тех пор он так и бродил по деревне, что называется, не от мира сего. К его причудам все быстро привыкли. В спокойном состоянии он гулял, подходил к людям, о чем-то заговаривал, что-нибудь спрашивал. Мужиков просил научить его работать бензопилой, или чинить машину, или рубить сруб. Его учили, но он все тут же забывал. Иногда его можно было увидеть медленно бредущим куда-то, размахивающего руками и разговаривающего с невидимым собеседником. По ходу такой странной беседы Леша мог остановиться, наклонить голову набок, словно прислушиваясь к далекому голосу сверху. «А? Что? Как?» – переспрашивал он в таких случаях. И, видимо, получив ответ, двигался дальше.
Иногда Леша тырил вещи односельчан. Не всерьез, а так, поиграть. Возьмет в чужом дворе велосипед, покатается на нем, да и бросит. В таких случаях люди шли прямо к его родителям, и тем, как правило, быстро удавалось получить признание и вернуть пропажу.
Еще он любил играть в других людей. Называя себя чужим именем, Леша талантливо перевоплощался в нового человека, сопровождая свою игру большим
Каждое полнолуние его состояние ухудшалось. Леша становился агрессивен, громко и гадко бранился, кидался камнями и грязью в прохожих и в окна домов. Особенно не любил он молодых девчонок и мог изрядно напугать иную, погнавшись по улице за ней с какой-нибудь дубиной. Чтобы купировать такое состояние, мать давала ему двойную или тройную дозу лекарства, а на само полнолуние для верности запирала дома.
Но иногда он сбегал.
Как бы то ни было, к его проявлениям все подгорчане быстро привыкли и воспринимали их как данность. Трактовали, конечно, по-разному: одни просто считали Алексея психом, больным, другие говорили, что он одержим бесами, третьи верили, что он «сидит на контакте» с враждебной человечеству инопланетной цивилизацией. На линию поведения в отношении больного эти расхождения никак не влияли.
Вскоре после переезда Стрепетовы открыли в Подгорске небольшой магазин. Глава семьи Петр Ильич и Степан к тому же стали понемногу охотиться, продавать соболей. Семья быстро стала одной из самых зажиточных в деревне.
В две тысячи пятом году Петр Ильич умер от инфаркта, а в деревне появился еще один предприниматель с магазином, и дела у Стрепетовых пошли похуже. Маргарита Васильевна стала сдавать физически, а Степан – пить. С тех пор Алексей чаще оставался без присмотра. Но все же ни в какие серьезные истории он не попадал. До сих пор…
Пес выл почти непрерывно. Дверь в старую избу, жилище Степана Стрепетова, была заперта, но внутри горел свет. Хозяин на стук не отзывался.
– В окошко постучи, – сказал Просеков. Звягин, промокший до нитки, снова соскочил с крыльца под ледяной дождь. Обойдя дом с угла, он заглянул в окно.
– Колян, ломай дверь! – заорал он сквозь дождь.
Здесь же, возле двери, среди прислоненных к стене ломов и лопат, Колян приметил гвоздодер. Схватил, отжал замок.
Почти сплошная полоса крови тянулась от двери к табурету, к которому было примотано веревкой тело Степана Стрепетова. Под табуретом густо поблескивала большая черно-багровая лужа. У Степана был начисто снесен затылок. К полностью залитой кровью футболке со спины присохли мелкие кусочки кости и мозгового вещества. Мозг был виден и в огромной дыре на месте затылка.
– Мюллер на допросах любил заглядывать пленным в голову… – пробормотал непрошибаемый балагур и бывший десантник Колян.
– Не смешно! – оборвал его Дима. – Пошли проверим Маргариту.
Человека в дождевике они заприметили, подойдя к колодцу. Человек вытаскивал из заднего входа времянки, приспособленной под магазинчик, большой тяжелый мешок. Рядом, у калитки, горела двухсотваттная лампочка-переноска, питавшаяся от генератора, и в ее свете действия человека были отлично видны. Оставив дверь открытой, человек поволок мешок по тропинке в их сторону.
– Не пойму, это Леха или нет? – шепотом спросил Дима.
– Кажись, он. Да неважно, надо вязать. Давай сюда, за мной.