Самая страшная книга. Лучшее (сборник)
Шрифт:
Уроженец Санкт-Петербурга, Кром с 1995 года постоянно проживает в Сибири, поэтому и пишет в основном про таежную глушь.
Новелла «Субстрат» прошла в «Самую страшную книгу 2017», также на счету автора повесть «Василиса», которая пока еще не нашла своего издателя.
Оставайтесь на связи
Мадам, прошу простить меня за причиненные неприятности. Ситуация вышла из-под контроля.
Октябрьский ветер выплескивал свою непреходящую злость, швыряя по окнам избы мелкие
«Видимо, аккумулятор садится. Ну что за жизнь здесь, в этом Подгорске, без электричества?» – устало подумал участковый.
Тягостное молчание затягивалось.
– Ну хватит уже, Степан, в молчанку-то играть, – наконец произнес он, останавливаясь напротив хозяина дома, сидящего с опущенной головой на табуретке возле окна. Руки его были в несколько витков связаны за спиной пеньковой веревкой в полпальца толщиной. Конец веревки для верности был примотан к скобе, бог знает для чего вбитой в брус внутри дома. Ноги были связаны тоже, да и туловище участковый не поленился примотать к табуретке.
– Ты пойми, я ж никому зла не желаю, Степа. И тебе тоже зла не желаю. Хотя одна статья у тебя уже есть – нападение на полицейского. Но я не буду это заносить в протокол, если скажешь, где девушка. Просто скажи, Степа: где Марина? Ты ведь не мог сделать ничего такого, что уже не исправить, правда? По глазам вижу, что правда.
Степан изогнулся на стуле, и в глазах его сверкнуло совсем не то, о чем говорил участковый. С тех пор как он был усажен на этот стул, похоже, его ярость только усиливалась. Если бы он и заговорил, то, скорее всего, лишь для того, чтобы осыпать ночного гостя бранью или проклятиями. Но и этого не случилось, Степан молчал уже битый час, и это было как-то ненормально. Неправильно.
– Темный ты человек, Степан, – вздохнул участковый. – Я уже двенадцатый год здесь работаю, один на пять деревень. От Сергеевки до Подгорска тридцать километров, а ведь еще и Верхнеухтымское есть – так до него все пятьдесят. Всякое бывало, а только посадить я пока никого не посадил. Веришь, нет – табельное оружие сегодня чуть не в первый раз взял. И без него разбираюсь обычно. Меня ведь, Степа, все знают, все уважают. А почему? Да потому что зла никому не делал. Натворил что – изволь, штраф получи. Или отработай на благо родного поселка. Вот взять хоть Саньку Краснова с Утесова. На той неделе напился, хулиганить начал, пришлось выезжать, вязать его, бугая такого… Он же здоровый, как лось, наручники мне сломал и сиденье в уазике. А как проспался – совсем другой человек. Можно было и посадить за хулиганку, только зачем? Нашли ему штрафработу. А позавчера он с женой приходил, благодарили… Понимаешь, к чему я веду? У меня ведь, Степа, серьезных происшествий на участке отродясь не было. Ты, кстати, прости, что вот так тебя примотать пришлось –
Тем временем ветер за окном угомонился и зарядил дождь, сильный и монотонный. Его косые струи со странным глуховатым звоном лупили в окно, за которым различить что-либо во тьме было решительно невозможно. Алексей Петрович внезапно ощутил озноб – то ли от сырости и холода, проникших в дом через полуоткрытую дверь, то ли от того самого, свербевшего в глубине души, тревожного сигнала, о котором не хотелось даже и думать… Он снова закрыл дверь.
– Вот же погодка, а? Сам знаешь, в такую ночь хозяин собаку на улицу не выгонит, а я тут с тобой, понимаешь, развлекаюсь. А ведь мне еще и обратно ехать. По вашей-то убитой дороге! Давай уже, не тяни, решим все, а? Скажи: где девушка? Марина Златовойская, семнадцати лет, черненькая такая, с короткой стрижкой? Ведь ты же с ней замутить пытался, мне люди рассказали. Люди-то, брат, – они все видят. Разве в деревне что можно от людей скрыть? К тебе она и поехала, сюда, в Подгорск, позавчера. Где она, а?
Степан остервенело мотнул головой. Мускулы на предплечьях напряглись – это было видно даже сквозь футболку. Но веревка не поддавалась.
– Да угомонись уже, – вздохнул участковый. – Я же все-таки полицейский, узлы вязать умею хорошо.
Но Степан лишь тяжело дышал, угрюмо смотря на Алексея Петровича. По лбу его медленно стекали бисеринки пота.
Внезапно рация, до сих пор мирно висевшая на поясе у полицейского, разразилась длиннющим шквалом хрипов и тресков. Алексей Петрович выдернул ее из чехла и с отвращением посмотрел на ни в чем не повинный прибор. Чей-то неразборчивый голос, прошивая пространство, стремился донести до участкового нечто крайне важное. Получалось плохо. Наконец говоривший умолк, и участковый спокойно произнес:
– На связи. Стрепетов.
Снова треск и хрипы, но на этот раз сквозь помехи неожиданно прорезался чей-то голос:
– …твердилась информация об убийстве?
– Не подтвердилась, – ответил Стрепетов. – Пока. Но и не опроверглась. Тела нет. Девушки нет.
– Но она там хоть была?
– Я разбираюсь. Все под контролем. Работаю с подозреваемым. Дом, подполье осмотрел, пока никаких следов. Конец связи.
Участковый зачем-то протер рацию носовым платком и засунул ее обратно в чехол.
– Что ж ты, Степан, мать твою, молчишь, как долбаный партизан? Ты, похоже, не осознаешь своего положения. Дело-то – серьезнее некуда. Девчонка пропала молодая, которая к тебе поехала. Представитель закона приехал навести справки – а ты на него напал во дворе…
Слышал же, ты у нас подозреваемый номер один. Это значит, что тебя имеют полное право закрыть на время следствия. Ордер будет и санкция… Все по закону. Что тут у вас произошло, говори!
Степан снова изогнулся на стуле, словно слова участкового действовали на него, как флейта заклинателя змей на кобру. В его взгляде было столько ненависти, что Алексей Петрович невольно отшатнулся.
– Ох и странный же ты тип! Вся семья у вас… со странностями. Вот знаешь же, что люди о твоей матушке говорят? Знаешь, поди. Говорят, будто ведьма она. Колдунья. Будто лягушек да змей на болотах ловит, а потом зелья всякие из них варит, девок заказчикам привораживает. А может, и еще чего. Что последы козьи по дворам скупает. Мракобесие, мать твою! А ведь дыма-то без огня не бывает, а, Степан? Не на пустом месте же слухи такие в народе рождаются? Что задергался-то сразу, как уж на сковородке?