Самая трудная роль
Шрифт:
– Ты чего это? А? А ну, давай оживай! – не слишком уверенно приказывал он. – Неужто помрёт? Только этого мне не хватало.
– Ой, Дашенька, – всплеснула руками суетившаяся вокруг кресла вторая старуха. – Никак и впрямь помираешь, сердешная?! Ты, ты, супостат, – набросилась она на Женьку, – ты её убил, ты!
– Да ты что, сдурела, – опешил Женька. –
– Ты! – кричала старушка тонким фальцетом. – Ты убил! И всем скажу – штукой этой до смерти угрожал. И засудят тебя. И меня можешь убить. Ведь сердце у неё никуда не годное. С войны ещё. Немец не убил, а ты…
Женька растерялся. Чёрт его знает. Связался… Если и вправду помрёт – поди попробуй докажи, что по своей инициативе.
Он ясно представил знакомый зал суда, того, своего первого, судью с лысой головой, который говорит: «К высшей мере наказания», – и стало не по себе.
– Ты, старая, лекарства лучше дай, чем на меня орать, – рассудительно сказал Женька.
– Не поможет лекарство-то. Укол, укол нужен.
– Ну, делай укол! Чего ждешь?!
– Уколы врачи делают. Это специальная инъекция.
При слове «инъекция», красивом, но незнакомом, Женька понял, что дело ещё серьёзнее, чем он представлял.
– Ну ладно, вызывай «скорую», – вздохнув, сказал он. – Только смотри! Я буду здесь стоять, в углу. Игрушка под пиджаком. Если что – пикнуть не успеете.
Старушка бросилась к телефону.
Прошло минут пятнадцать. Хозяйка едва дышала. «Скорой» всё ещё не было.
– Что же за безобразие?! Человек помирает, а они не торопятся! За что им только деньги платят? – возмущался Женька.
Наконец раздался звонок в дверь.
Женька собрался, встал в угол коридора и кивнул головой, дескать, открывай.
В дверь вошла маленькая хрупкая девушка с сёрьезным лицам. Больше никого не было.
– Где больная? – спросила она.
Женька прошёл в комнату. Последние сомнения рассеялись. Доктор посмотрела и, обернувшись
– Чемоданчик с медикаментами и носилки, быстро!
В комнату вошёл высокий санитар с добродушным лицом и ещё один, поменьше ростом. На Женьку они внимания не обратили. Обступили кресло.
– Надо срочно в больницу, – сказала доктор. – Молодой человек, помогите, пожалуйста, пока санитары вынесут больную.
Она протянула Женьке чемоданчик. Он непроизвольно подошёл на два шага вперёд. Сделал шаг в сторону, чтобы обойти большого санитара.
– Да я… – начал он, но больше ничего сказать не успел.
Руки почти мгновенно оказались вывернутыми назад. Обрез тяжело упал на пол. Нa запястьях щелкнули браслеты.
– Вот и всё, – сказал Бойцов, расстегивая халат, который был ему страшно мал и лопнул на спине. Бойцов, увидев это, виновато усмехнулся. – У вас тут курить можно?
– Конечно, конечно, какие могут быть вопросы, – сказала «ожившая» хозяйка.
– Спасибо, большое вам спасибо, вы даже представить себе не можете, как нам помогли.
– Что вы, полноте, – улыбнулась хозяйка. – Мы с Марией Павловной и не такое играли. Мы ведь старые московские актрисы. Умирающая – этюд для начинающих. Мария Павловна догадалась написать записку и, увидев вас, бросила. Окна-то на разные стороны выходят. А дальше понять друг друга несложно.
– И неужели не страшно было?
– Страшно. Чего скрывать, страшно. В театре зрители без обрезов сидят. Ну, самое большее – освистают. А здесь… Но мы ведь всю войну во фронтовых бригадах. Навидались. Но, честно говоря, это, пожалуй, была самая трудная роль. Но успешная, правда, Машенька? – Она обернулась в угол, где стояла ее подруга, и вдруг вскрикнула: – Машенька, Машенька, что с тобой?
Мария Павловна побледнела и, держась за сердце, медленно садилась на стул.
Бойцов кинулся к двери.
– Доктора! Срочно! – крикнул он в гулкие марши лестничных пролетов…