Самоцветные горы (Волкодав - 5)
Шрифт:
Когда беглецы увидели реку Ёль, стало ясно, которая из двух сестёр больше отвечала Матери Светыни и норовом, и красой. Челна, хотя вроде бы давала всему руслу "чело", была неторопливой, мутноватой и сонной. Ёль же падала с севера хрустальным потоком, разогнанным в гранитных теснинах, налетала с такой стремительной удалью, подхватывая сестрицу, что та, ни дать ни взять оробев, в месте слияния давала изрядный крюк к югу.
Тут уже от лодки стало совсем мало проку. Течения Ёли ей было не одолеть даже под парусом, тем паче на вёслах.
Одно утешало: от стрелицы* [Стрелица - мыс, образуемый слиянием двух рек (или разделением на рукава). Теперь мы чаще говорим "стрелка".] было уже не так далеко до заветных кулижек. Может, хоть они оградят?..
Лодку загнали в тихую заводь, в заросли ивы, и там тщательно спрятали. Хотя не подлежало сомнению, что если псиглавцы доберутся сюда, то найдут её без труда. А ведь они доберутся. И найдут. Такова была слава этих людей. Встав однажды на след, они его не теряли. И не прекращали погони.
– Были вы мне доброй семьёй...– ступив на берег, сказала Эрминтар. А теперь не поминайте лихом... Бегите.
В лодке, под парусом, у послушного руля, она в самом деле выглядела прекрасной. Сухой берег вновь сделал её неповоротливой и неуклюжей, негодной к поспешному бегу сквозь лес и кусты, вверх-вниз по каменистым холмам.
Оленюшка покачала головой.
– Мы - венны, - сказала она.– И ты тоже наша теперь. А у нас сестриц не бросают.
Шаршава, не тратя зря времени, припал на колено:
– Полезай на закорки.
От его левой руки по-прежнему не было проку, но ноги держали крепко. Уж как-нибудь хватит их крепости и на двоих.
Осень богато разукрасила северный лес, подарив вкраплениям лиственной зелени богатство всех мыслимых красок. Красавица Ёль лежала в берегах, словно драгоценное отражение неба. Её сапфирную синеву постепенно затягивала мутно-белёсая пелена. В юго-западной стороне горизонта уже не первый день почти неподвижно стояла ровная стена облаков; сегодня с утра эти облака взялись вдруг набухать, темнея и разрастаясь, и в дыхании ветра начал чувствоваться тот особый острый холод, что предвещает появление снега.
– Буря идёт, - сказала Заюшка.
Они с Оленюшкой несли детей. Псы трусили по пятам, навьюченные поклажей.
– Может, следы заметёт?– понадеялась Эрминтар.
Выросшая на острове посреди моря, она ничего не смыслила в лесной жизни.
– Обязательно заметёт, - сказал ей Шаршава.
Он-то знал, легко ли сбить со следа натасканную ищейку. Тем более такую, какими были "гуртовщики пленных", поколениями охотившиеся на людей. Ещё он, как любой венн, знал травы, отшибающие нюх у собак. Но эти травы нужно было ещё разыскать, собрать, приготовить, на что никто не намерен был давать им время... да и какая сила в них сейчас, в травах, когда всё засыпает, всё готовится под снег уходить?..
Что ж, у него был за поясом добрый дроворубный топор. И в правой руке ещё оставалось достаточно силы. Сразу его не повалят. И, может, хоть кто-то из девок успеет-таки добежать до кулижек. Детей донести...
Тучи разворачивались огромными крыльями. Шаршава оглянулся с вершины холма, и ему померещились в них, очень далеко, мертвенные отсветы молний. Там, на юге, упираясь белой макушкой в самые что ни есть небесные своды, стояла грозовая "наковальня" - только превосходившая всё, что Шаршава до сих пор видел. Тем не менее в воздухе пахло по-прежнему снегом, а не дождём.
Край туч подобрался к солнцу, висевшему по-осеннему низко, и река Ёль обратилась в свинец. Угасли и все прочие краски: надвигалась первая в череде предзимних непогод, после которых от роскошных лесных нарядов останутся одни голые прутья. Ветер стал ощутимо порывистым. Потом на траву начали ложиться густые липкие хлопья. Кузнец вновь обернулся и увидел, что холмы на дальнем берегу Челны сделались едва различимы.
Резче прежнего дохнул ветер и принёс голоса своры, выпущенной по следу.
– Ох... ох-ох-ох... ох... ох-ох-ох...– неторопливо и грозно выводили самые низкие.
– Ах, а-ах! Ах, а-ах!– с кровожадной уверенностью вторили более высокие.
– Иииии-уууууу!!!– тянули самые пронзительные.
Всё вместе складывалось в хор, поистине жуткий и потрясающий. В нём не было слов, но беглецам они и не требовались - и так прекрасно понимали, о чём поют.
Это была древняя, как само время, Песнь Ночи... Песнь длинных клыков и железных челюстей, мозжащих живое. Никому в здравом уме не хотелось бы услышать её у себя за спиной. Шаршава вздрогнул и побежал, и одновременно с ним побежали храбрые девки. Псы шли рысью, то и дело оглядываясь. У Застои клокотал глубоко в груди глухой, грозный рык.
Там, где ель изгибалась, словно кибить натянутого для выстрела лука, стало окончательно ясно: уйти не удастся.
– Ты ступай, сестрица любимая, - напутствовали девки плачущую Эрминтар.– Поспешай. Деток сбереги...
Заюшка всё пыталась ей объяснить, какую как звали, но поняла, что толку не получится всё равно, и замахала руками: поторопись! Может, успеешь... У них с Оленюшкой тоже было оружие - ножи да топорики, без которых не пускается в странствие ни один правильный венн. Они встали рядом с Шаршавой, перекрывая неровный след Эрминтар. Всех не всех, но кого-нибудь они да положат, а остальных на время займут. Глядишь, таки доковыляет хроменькая до обетованных кулижек...
Застоя с Игрицей, держа пышные хвосты флагами, вышли вперёд. Кто налетит первым, узнает их зубы. И сокрушительную мощь яростных пастей, способных раздробить всё, что в них попадёт. Настоящие веннские волкодавы это вам не какие-нибудь "гуртовщики пленных", привыкшие ненаказуемо рвать беспомощных и безоружных... Это - воины. Ну?! Кто сунется?!.
... А вот и сунутся. Пелена летящего снега многое скрадывала, загораживая от глаз, но плотные тени, равномерно подскакивавшие, как поплавки на волнах, и каждая - с двумя рубиново горящими огоньками, угадывались сразу и безошибочно.