Самодурка
Шрифт:
Двери тамбуров, перекошенные, тугие, поддавались плохо. Надя с нескрываемым раздражением их отпихивала, словно они были виноваты во всей этой истории. Что там, впереди, справа? Кажется он! И рюкзак его оранжевый... борода... точно он! Она заспешила, почти побежала к дремавшему у окна человеку. Он увидел ее... растерялся. Вскочил. Потом снова сел. Словно нехотя.
– Вы... Надя. Да! Что?
– он поперхнулся словом, закашлялся.
– Ларион мой... у вас?
– Господи!
– он опять вскочил и схватил её за руки.
–
– Да. Пропал. Он у вас?
– Да, что вы, Наденька! Конечно же нет! А-а-а, понял теперь чего вы на меня-то подумали. Так это же я пошутил там, в вагоне - вы понравились мне очень, вот я, так сказать, образно выражаясь, и намекнул, что...
– он перевел дыхание, - что, мол, взял бы вас, да украл! Когда это случилось?
Электричка взвизгнула, прыгнула и понесла.
– Это... Да, вот-вот, совсем недавно. Я заснула, меньше часа спала, наверное. Проснулась, а его шлейка обрезана.
Надя без сил опустилась на скамью рядом с ошарашенным Алексеем. Она машинально прижимала к груди полуопустевший пакет с едой, который зачем-то с собой прихватила. Слезы навертывались на глаза помимо воли и, не отрываясь от сочувствующего, доброго взгляда этого человека, которому она сразу поверила, Надя стала рыться в пакете, вспомнив, что там должны быть салфетки. Тушь, хотя бы, не потела...
Она нащупала скомканную бумагу, поднесла к глазам.
– Что вы делаете?
– Алексей мягко отвел её руку, - это же газета! Сейчас...
– он пошарил в карманах и вынул чистый выглаженный носовой платок.
– Что?
– она сейчас плохо соображала.
– Газета! Возьмите платок - такие глаза нельзя газетой...
Надя, наконец, сообразила в чем дело. Ее рука не салфетки нащупала, а тот комок с мусором, который она смела в газетку в купе и сунула в свой пакетик. И сейчас этот газетный ком медленно, как живой, разворачивался у неё на коленях.
– Где вы это взяли?
– Алексей без смигу глядел на этот шевелящийся ком.
– Что?
– Вот это. То, что в газету завернуто.
Надя взглянула - труха. Та самая, которую Ларион просыпал с верхней багажной полки, когда сдуру распотрошил чьи-то лежащие там мешки.
– Это... мусор. Я подмела и в пакет засунула, чтоб потом выбросить.
– Это не мусор. Это маковая соломка.
3
– Маковая соломка...
– севшим голосом простонала Надя, глядя под ноги.
На полу под лавкой валялись окурки, обгоревшие спички, а между ними лениво перекатывалась пустая бутылка водки.
– То есть?
– она вопросительно взглянула на Алексея.
– Сырье для производства наркотиков, - заключил тот, с тревогой глядя на нее.
– Откуда это у вас?
– Это Ларион...
Надя говорила медленно, как в полусне. Внешне она будто бы помертвела, но это впечатление было обманчивым - внутри в ней все подобралось, словно состояние сжатой пружины помогало ей перемочь этот страх, что внезапно
– Он залез на багажную полку... там были мешки. Вот. Это оттуда. Он, видно, их разодрал. Он обожает все драть!
Она улыбнулась вдруг Алексею с внезапной мягкостью. Такая всепонимающая и всепрощающая мягкость и теплота во взгляде бывает у мудрых, стойких, сумевших смириться с судьбой старух.
– Ну что ж... Надо мне возвращаться. Извините меня, Алеша. Всего вам хорошего.
– Погодите, Надя!
– тревога в его голосе нарастала.
– Куда вы теперь? Поезд-то ваш ушел.
– Да, - усмехнулась горько, - мой поезд уже ушел!
– У вас хоть есть деньги на билет до Москвы?
– Есть. Не беспокойтесь, я... со всем этим... разберусь, - с видимым усилием выдавила она, разделяя слова короткими паузами, словно было трудно дышать. Иль выискивала в этих словах какой-то особый смысл, пока ещё для самой неясный...
Надя поднялась, скомкала газету вместе с её жутковатым содержимым и резко зашвырнула обратно в пакет.
– Я пойду. Счастливо вам!
– её голос снова окреп.
– Надя, - Алексей тоже поднялся, - если я окажусь в Москве, как мне разыскать вас?
– Зачем?
– Ну, повидать.. Узнать про кота.
– Кота я верну. Видаться нам незачем. Вы хороший человек, Алеша, и спасибо вам. Всего вам самого доброго! Ну... я пошла.
И, резко развернувшись, рванулась вперед как на старте. Выстрел уже прозвучал!
– Надя, все будет хорошо!
– крикнул ей вслед Алексей.
Ответа не последовало. Она скрылась за дверьми тамбура стылой уральской электрички, даже не обернувшись. И бегом - по вагонам - под стук своих каблучков... Точно там, позади - разъяренная толпа, настигавшая с посвистом и улюлюканьем.
"Вот видишь - первый шаг уже сделан. И ничего, что он оказался неверным - этот шаг, ничего, чтоложный этот след... Зато я узнала. Узнала! Немного, но уже кое-что... А это добрый знак. Алеша... дай тебе Бог! Ты, видно, нормальный парень. У тебя своя дорога. А у меня - своя. Я иду. Иду! Слышишь, время?! Я не дам тебе меня обогнать. Я успею, я выберусь... обязательно. Только как же мерзко все это!
* * *
На первой же остановке выскочила на хрупнувший снег безлюдной платформы и бегом к противоположной - в обратный путь.
Скорее, только бы скорей - ждать не могу! Не могу-у-у!
– выло в душе. Только бы двигаться, все время двигаться, без остановки, без пауз. Пауза для меня - это все. Конец! А, вон, кажется, электричка... она! Ах, беда, я же не считала, сколько остановок проехала - какая отсюда по счету станция этот Енаул проклятый...
Поезд подполз, остановился. Двери зашипели, раздернулись. Вошла, села. Народу в вагоне мало. Знобко. Темно.