Самое лёгкое время

Мамыко Галина

Добрались до села, когда сумерки уже плотной синью охватили всё вокруг. Передавались от двора ко двору ауканья собак, гудел трактор. Мы шли по сухим кочкам ухабистой, каверзной дороги, с сумками, с хорошим настроением.

На дощатых самодельных столах, выстроенных в ряд, под навесом, теплилось в стаканах свежее деревенское молоко. Рядом – напаханные ароматными, ноздреватыми ломтями колхозные хлебы.

Свежий сентябрьский воздух, весёлый юный аппетит, радость от чего-то нового, что ждёт, и сильное желание спать.

Нас отвели в просторное, похожее на барак, помещение, внутри

которого всё было заставлено железными кроватями, на кроватях, как и положено, матрацы, одеяла. Мы повалились, не раздеваясь, в своих спортивных костюмах, и уже не обращали внимания на зудение северной мошкары.

Сон сковал так чудесно, приятно.

На рассвете под тем же навесом нас снова угостили молоком с хлебом, и началась трудовая жизнь на картошке второкурсников из Сыктывкарского университета.

Картошку копали до ночи.

Кормили сытно – борщ, котлеты, каши, компот. С добавкой.

Сельские женихи приходили глазеть на городских девчат. Предлагали покататься на тракторе с прицепом.

Боже мой, как легко, как чисто было на душе. Так может быть только в детстве.

Чудесная помощь

Перед выходом из дома мама подходила к иконе и просила шёпотом Богородицу помочь ей продать одну, всего одну, картину.

Мама всю жизнь проработала врачом. Время на живопись появилось лишь после выхода на пенсию. Исполнилась её заветная мечта.

Папа к этим картинам делал рамки.

Выплату крохотных пенсий затягивали от месяца к месяцу. Старики повсеместно сидели без денег. Государство, говорили, в кризисе.

Зато мама целыми днями писала картины.

И картины в папиных деревянных рамах их кормили.

Мама и папа, как большинство советских людей, не ходили никогда в церковь. Но в девяностые годы родители повесили в спальне иконы Спасителя и Богородицы.

Мама доверительно мне рассказывала, что ничего не понимает, но после её обращения к Богородице появлялся человек, чтобы купить у неё картину.

Свой товар она относила на стихийный рынок самодеятельных художников.

В подземном переходе, рядом с Центральным рынком, вдоль стен кучковались люди возле выставленных ими на продажу пейзажей, натюрмортов.

Они с удивлением наблюдали за успехом маминой торговли. «Вы знаете какой-то секрет», – говорили ей.

Мама молчала про Богородицу. А когда возвращалась домой, шла к иконе благодарить.

Сокровища Вадерпаля

Каждый день я слышу вокруг себя музыку. За левой стеной – играют на баяне. Справа – рояль. За дверью, по другую сторону коридора, контрабас, кларнет, аккордеон…

Если выглянуть из комнаты, то увидишь длинный коридор с портретами знаменитых композиторов, и множество обитых коричневым дермантином дверей. И вот за каждой из них – жизнь музыки.

Мне семь лет. Мы только-только приехали из Крыма в Заполярье. Родители ради хорошей северной зарплаты решились на непростое путешествие, которое затянется для них где-то на двадцать лет.

Наша семья живёт в здании детской музыкальной школы. Здесь нам предстоит прожить весь учебный год – 1966-1967. Мой папа поначалу – завуч, а вскоре – директор Горняцкой детской музыкальной школы в городе Воркута.

Квартиру нашей семье дадут, когда я перейду во второй класс. А пока будни превратились в настоящую музыкальную сказку в окружении фантастических симфоний, арий… Моя жизнь протекает под разучивание гамм, скрипичных концертов, хоровое детское пение.

Я – хозяйка одноэтажного длиннющего здания, напоминающего снаружи обычный барак, но за внешней простотой, уж я-то знаю, таится непередаваемая атмосфера счастья. Здесь целыми днями не просто обитает Царица Музыка, но ещё вместе с ней, Музыкой, дышат ветры, плещется море, летают птицы, мчатся огромные львы навстречу знойным лучам солнца, взмывают ввысь орлы, а дети звонко поют: «Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца!»

Я могу по вечерам ходить по опустевшим классам, слушать вместо привычной музыки тишину, трогать инструменты.

Мой самый любимый кабинет – тот, где стоит в углу огромный контрабас. У него говорящие низким шёпотом струны, у него блестящий живот, он толстый и красивый, я его люблю. Он выше меня, и он мне друг.

Но ещё больше в этом кабинете я люблю широченный, добродушный и, конечно, гостеприимный стол. Это стол Вадерпаля. Так зовут высокого могучего дядю с густой русой бородой, он является распорядителем и контрабаса, и всего кабинета. Его стол полон сокровищ. Они находятся в выдвижном ящике.

О, великий Вадерпаль, я так и не запомнила его имя, но меня настолько околдовал его стол, что и сама фамилия его хозяина мне представлялась такой же волшебной. Ва-дер-паль. У этой фамилии, несомненно, было своё музыкальное звучание. Наверное, такое же мощное, как и у контрабаса, принадлежащего Вадерпалю, такое же загадочное, как звон железных сюрпризов из стола Вадерпаля.

Я с замиранием сердца на цыпочках приближалась к двери его кабинета и слушала, как он играет на своём потрясающем контрабасе. Моя душа уносилась туда, где бродили величественные призраки эпох и времён, где рокотали века и рождались звёзды, где открывалась завеса предстоящих свершений, грядущих катаклизмов, мне казалось, я видела будущее и слышала прошлое. Я была переполнена музыкой Вадерпаля, я жила величием его творчества, он исполнял многое, что сам придумывал, и это ещё сильнее очаровывало.

Этого великана с добрыми синими глазами, умеющего широко улыбаться, я с горячей верой детского сердца считала в музыкальной школе самым главным. В глубине души я полагала, Вадерпаль не спроста занимает самый просторный кабинет, имеет самый огромный музыкальный инструмент, и обладает самым большим выдвижным ящиком в самом большом рабочем столе. И сам богатырский внешний вид Вадерпаля указывал мне на то, что да, это он, Вадерпаль, а не директор, и не завуч, является хозяином. Пусть говорят, что тут есть руководители. О, нет. Главное то, чего никто не знает: управляет всей этой сказкой – Ва-дер-паль. Он властелин сокровищ, которые здесь на каждом шагу, он повелитель тайн, которые буквально витают в воздухе. И это не просто сольфеджио или дуэты, гаммы или академические концерты. Это гораздо большее: тайна тайн.