Самое лучшее случается неожиданно
Шрифт:
– Замуж! Какое ещё?
– И она согласилась?
– Не сразу. Вначале решила посмотреть его дела в Москве, познакомиться поближе...
Домой я ехал, проклиная себя за то, что отказался от поездки на Домбай. Моё сердце не желало слушать никаких доводов - я потерял Веру! И в этом был виноват только я сам, я один! Но мой разум настаивал, что женщина по природе своей инстинктом самки из двоих всегда выберет высокостатусного мужчину, именно ему она и пожелает принадлежать. Мой мозг тут же вывел конечную формулу, которая вытекала из этой простой мысли: бороться за Веру было бессмысленно. Всё решил
Женщины специально поддерживают мужчин в заблуждении, что их нужно завоёвывать, доказывать им свою любовь и серьёзность намерений - просто это ставит представительниц слабого пола в очень выгодное положение. Они получают внимание, ухаживания, подарки, признания в любви, как подтверждение своей желанности. Конкуренция нескольких мужчин льстит самолюбию женщины и утверждает её в праве брать от мужчины всё, что пожелается. Да, выбирает женщина - всегда так было и так будет, это надо принять как данность. Отсюда вывод: бороться за женщину в принципе - глупо и бессмысленно. Нужно выбирать из тех, кто выбрал нас. Это не значит, что Вера Орлова плохой человек. Для меня она как была, так и оставалась самой лучшей на свете. Просто мы сами вводим себя в заблуждение тем, что думаем - если мы устроены так, то человек рядом с нами тоже обязательно должен быть так устроен. Но мы все разные: мужчины-женщины. В этом суть.
Слабая надежда на то, что Вера откажет столичному жениху, разбивалась о железобетонные доводы в пользу нового претендента. Ведь поехала же она к нему! А Вера Орлова - человек трезвомыслящий и рассудительный. Значит, он ей понравился и подходит. Что я мог выставить в свою пользу? Любовь? Да, я люблю Веру! Но в неё трудно не влюбиться. Я не женат? Но и не свободен, пока мама не устроена в клинику. У меня появились деньги? Но до настоящего богатства их, как минимум, должно быть раз в десять больше. Жаль не спросил Наталью, сколько этому москвичу лет... да это и не столь важно теперь. Ведь Вера с ним... последнее обстоятельство резануло острым лезвием в груди, заставив неприятно сжаться сердце - она с ним!..
Я встречал Веру на вокзале вместе с Натальей. Конечно, Наталья без энтузиазма поддержала эту мою идею, но и сопротивляться сильно не стала. Видимо, её тоже не очень устраивала перспектива переезда Веры в столицу.
Когда состав из шестнадцати вагонов остановился, мы подошли к вагону с нужным номером. Вера появилась из двери с радостной улыбкой на лице. Увидев меня, она стала серьёзной и кинула сердитый взгляд на Наталью. Та, как ни в чём ни бывало, поспешила навстречу подруге, обняла и расцеловала столичную путешественницу. Я подошёл следом, протянул букет роз и забрал из её рук дорожную сумку. Вера цветы взяла, но сумку отдала не сразу, будто раздумывая - стоит ли мне доверять?
– Почему не на работе?
– сухо поинтересовалась она.
– Отпросился, - соврал я.
Больше нам поговорить не удалось. Вернее, Вера этого не захотела. Весь путь до автостоянки я молчал, шагая с дорожной сумкой в руке вслед за идущими под руку подругами. Вера улыбалась Наталье и односложно отвечала на её вопросы о дороге, соседях по купе, о погоде в Москве. Видимо, главный разговор у них должен был состояться уже дома.
Я проводил женщин только до машины. Таков был уговор с Натальей. Та села за руль своего джипа, бросив мне короткое: "Пока!". Вера даже не попрощалась, смотрела и будто не видела меня. По её взгляду я понял, что мои дела плохи. Очень плохи. И мне тоже было очень плохо.
Дома мама будто почувствовала это моё состояние. Уже несколько раз за последние два дня я вызывал "скорую". Наша сиделка Мария Александровна почти не отходила от её постели, ставя уколы и замеряя давление.
Поздно вечером я кое-как упросил Марию Александровну идти домой, уговорившись, что завтра пораньше с самого утра она придёт к нам.
После ухода сиделки мама тихо позвала меня. Я как обычно занял своё место на стуле возле кровати, так, чтобы видеть мамино лицо.
– Мы мало говорили с тобой о твоём отце, сын, - произнесла мама. Её слабо звучащий голос заставлял меня чутко прислушиваться, чтобы улавливать каждое слово.
– Прости меня.
– О чём тут говорить? Он бросил нас.
– Я нашёл её холодные, неживые пальцы и пожал их.
– Тебе тогда было три годика. Ты, наверное, не помнишь его совсем?
– Помню по фотографиям.
– Я никогда не рассказывала тебе, что твой отец был писателем. Талант у тебя от него.
– Мой отец писатель?
– вырвалось у меня.
– И что же он написал?
– Он уже ушёл из жизни. Но ты должен знать его...
– мама назвала известное имя.
– Это его псевдоним. На самом деле он - Иван Гриднев... твой отец.
Как мне было поверить и принять то, что я услышал из уст матери? Сорок лет я считал своего отца заурядным непорядочным человеком, бросившим молодую женщину с маленьким ребёнком и скрывшимся в неизвестном направлении, и никогда не считал нужным искать его или что-то узнавать о нём. Тем более - гордиться им. А выходит, что я мог гордиться своим отцом. Я читал его известные книги и относил этого человека к разряду очень хороших писателей. Что же случилось тридцать семь лет назад такого, что отец оставил нашу семью? Я задал этот вопрос маме.
– Любить писателя очень трудно, - сказала она.
– Впрочем, не просто жить с любой творческой талантливой личностью. Тем более - с гением. Мы были молоды. Я не имела жизненного опыта, была максималисткой и сама вынудила Ивана уйти от нас. Он потом уехал в Москву, женился, а я запретила ему видеть тебя. Ты уж не ругай меня, Витя. Я всегда любила только его. Поэтому и не вышла замуж. Но и прощать его не хотела, винила во всём. Гнала. Но твой отец оставил нам квартиру, платил алименты, присылал деньги, пока ты не стал сам зарабатывать. А когда я шесть лет назад узнала, что его больше нет, сама слегла. Видишь, как получается...
Мама попросила меня открыть верхний ящик её письменного стола и достать оттуда синюю папку.
– В ней письма твоему отцу, - сказала она.
– Я не отправляла их. Прочитай, и ты многое поймёшь...
Я сидел в своей комнате за столом. За окном стояла ночь. Передо мной лежала потёртая годами синяя папка. Я должен был её открыть. Понимал, что должен. Но также понимал, что, как только я открою её, моя жизнь переменится. Произойдёт переоценка всех ценностей, в том числе и семейных, к постоянной величине эквивалента которых я уже привык и считал его незыблемым. Как я буду чувствовать себя по отношению к человеку, которого всегда считал чужим, но которым мог теперь гордиться? И почему именно сейчас наступил период глобальных перемен в моей жизни: Вера, теперь отец...