Самое ужасное путешествие (с илл.)
Шрифт:
Двадцать восьмого декабря буря стихла. Разъяснилось, на небе появились признаки чистой воды впереди. На ветру было холодно, но солнце чудесно пригревало, и мы этакой развеселой беспечной компанией разлеглись на палубе и наслаждались его теплом. После завтрака Скотт и Уилсон совещались в «вороньем гнезде». Решили разводить пары.
Мы же тем временем опустили лот, и на глубине 3663 метра он достиг дна, покрытого вулканическим пеплом. Последнее измерение показало 2520 метров; мы пересекли банку.
В 8 часов вечера развели пары и начали продвигаться. Сначала дело шло туго, и все же медленно, но верно мы протискивались между льдинами. Наконец участки чистой воды стали встречаться чаще. Вскоре мы миновали
Мы не могли находиться далеко от южных границ паковых льдов. Целые сутки мы шли под парами и продолжали хорошо продвигаться вперед, хотя время от времени приходилось пробивать какое-нибудь препятствие. Наконец-то затраты драгоценного угля вознаградились сторицей! Небо было затянуто облаками, с грот-мачты открывался однообразный унылый вид, но с каждым часом крепла уверенность в том, что мы приближаемся к открытому морю. В пятницу 30 декабря в 1 час ночи (широта около 71,5 по полуденному счислению 72°17' ю. ш., 177°9' в. д.) Боуэрс провел корабль через последние плавучие льды. За нами лежало километров пятьсот льдов. До мыса Крозир оставалось 600 километров.
Земля
«Говорят, идет адский шторм. Пойди-ка взгляни на барометр», – спокойно промолвил Отс за несколько часов до того, как мы вышли из паковых льдов. Я пошел, взглянул и от одного этого взгляда ощутил приступ морской болезни. В течение нескольких часов меня тошнило, ужасно тошнило: но нам, новичкам в Антарктике, еще предстояло понять, что поведение барометра здесь пока что для нас загадка. Ибо в конце концов ничего страшного не произошло. Когда в утреннюю вахту я взошел на мостик, мы шли по открытой воде, под свежим ветром. Он весь день крепчал, к вечеру дул очень теплый зюйд и шла низкая зыбь, знакомая нам по Северному морю. Назавтра в 4 часа утра поднялась большая волна, собакам и пони пришлось туго. В эти дни утреннюю вахту нес Ренник, я же скромно исполнял при нем обязанности мидшипмена.
В 5.45 мы заметили по левому борту, как нам показалось, айсберг. Минуты через три Ренник сказал: «Там полно пака». Я спустился вниз и доложил Эвансу. Из-за снегопада и тумана видимость была нулевая, и не успел Эванс подняться на мостик, как мы приблизились к паку и поплыли в окружении оторвавшихся от него льдин, одной из которых, очевидно, и был наш айсберг. Пришлось убрать как можно скорее передние паруса – других не было – и под одним только паром убийственно медленно ползти в подветренном направлении. Словно на ощупь пробираясь по огромной полынье, мы постепенно стали различать то ли сплошные паковые льды, то ли отблеск от них по траверзу с обоих бортов.
На мостике состоялось нечто вроде совещания, и было приказано лечь в дрейф и держаться на чистой воде с подветренной стороны пака, пока ветер не стихнет. «В обычных условиях безопаснее всего было бы сделать поворот оверштаг и держать курс к востоку. Но в данном случае мы должны были рисковать и ради наших лошадей поискать более спокойные воды. Миновав ряд плавучих льдин, над которым разбивались волны, мы скоро подошли к сплошному льду и, обойдя его, были приятно удивлены, очутившись в сравнительно спокойных водах. Пройдя еще немного, судно остановилось и легло в дрейф»[11].
Весь этот день мы дрейфовали вместе с паком, время от времени медленно уходя под парами в подветренном направлении, чтобы уклониться от плывущих на нас льдин. К ночи погода начала проясняться. Был канун Нового года.
Я пошел спать, надеясь проснуться уже в 1911 году. Но проспал недолго, меня разбудил Аткинсон. «Ты видел землю? – спросил он. – Завернись в одеяла, пойди посмотри». С палубы я какое-то время ничего не различал. «Видишь вон там наверху отблеск? – помог мне Аткинсон. – Это снег, подсвеченный солнцем». И действительно: над облаками единственными светлыми пятнами на темном горизонте возвышались знаменитые вершины гор, словно обтянутые белым атласом. Предвестники Антарктического континента, гора Сабин и хребет Адмиралти.
Нас отделяли от них 110 миль. НоЛедяные громады стоят на века,Но издали видит продрогший матросИх белыми клочьями, как облака… [44]И я, признаюсь, вернулся на теплую койку. В полночь в детскую ворвалась шумная толпа, в честь Нового года звонившая в обеденный колокольчик. Я ждал, что меня стащат с койки, но, подбодренный ударом в бок от Бёрди Боуэрса, живо вскочил сам.
44
Томсон. Здесь и далее, если не указано иное, стихи в переводе Ю. А. Игнатьевой. – Ред.
Мы шли берегом Земли Виктории, залитой ярким солнечным светом. «Вечер совершенно тих. В 11 часов многие, наслаждаясь солнцем, сидели на палубе и читали»[11].
Второго января, в понедельник, в 8.30 вечера мы увидели в 180 километрах от нас вулкан Эребус. На следующее утро чуть ли не все были на реях – убирали паруса. Судно держало курс на мыс Крозир, и нашим восхищенным взглядам открывалась северная оконечность острова Росса, а на восток от него простиралась стена Барьера, скрывавшаяся за горизонтом. Воды, по которым мы шли, кишели пингвинами Адели и косатками.