Самоход. «Прощай, Родина!»
Шрифт:
В начале сорок третьего года, потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, немцы все еще были очень сильны и регулярно пробовали делать разведку боем, прощупывая наши позиции. Но Виктору уже было заметно – не тот немец пошел. Видел он их вблизи в сорок первом – высокие, откормленные, самоуверенные. И сейчас: прошла мимо небольшая колонна пленных – исхудавшие, обросшие, кутающиеся поверх униформы в отобранные у населения теплые вещи – вплоть до женских пуховых платков. К тому же и бойцы наши набрались опыта, научились воевать. И командиры стали более самостоятельными,
Харьковская наступательная операция Красной армии началась 2 февраля наступлением Воронежского фронта. С левого фланга, с юга, его поддерживал Юго-Западный фронт. Продвигались быстро, и уже 8 февраля был освобожден Курск, 9-го – Белгород, 13-го – форсировали реку Северный Донец и вышли к окраинам Харькова – в районе Чугуева. 16 февраля был освобожден Харьков, и к 3 марта вышли на рубеж Рыльск – Суджа – Лебедин – Минковка. Но растянулись тылы, начались трудности с подвозом горючего, боеприпасов, питания. Да и выдохлись войска, неся тяжелые потери.
Немцы подтянули резервы и начали контрнаступление. Под сильным натиском врага Юго-Западный фронт стал отходить, опасно оголяя левый фланг Воронежского фронта. 16 марта Харьков пришлось оставить, поскольку сил удерживать его не было.
Отдельную танковую бригаду, в которой служил Виктор, ввели в действие не сразу. Военнослужащие слушали сводки Совинформбюро, где почти каждый день перечисляли все новые занятые нашими частями населенные пункты. Для многих красноармейцев они не были отвлеченными понятиями, в этих городах и селах жили их родные.
И вот настал день, когда они по приказу стали выдвигаться маршем к передовым линиям. В небе их прикрывали от ударов вражеской авиации наши истребители.
Продвигались днем, люки были открыты, и танкисты осматривали места недавно шедших здесь боев. С обеих сторон от дороги на полях виднелась разбитая и сожженная техника – наша и немецкая. Сгоревшие танки, раздавленные или разбитые попаданием снарядов грузовики – и всюду трупы, большей частью немецкие. Наших убитых хоронили похоронные команды или население освобожденных сел и деревень. Видимо, сопротивление немцев было сильным, поскольку военного металлолома на полях сражения было много. В одном месте, довольно близко друг от друга, стояли четыре сожженные «тридцатьчетверки», а через километр – разгромленная зенитная батарея 88-миллиметровых пушек.
Виктор не сдержался и выругался. Стояли, сволочи, в засаде, ударили неожиданно. Судя по закрытым люкам сгоревших танков, ни одному из экипажей не удалось покинуть свои боевые машины.
На марше в боевых условиях для наблюдения и отражения внезапной атаки нечетные танки поворачивали башни вправо, а четные – влево – так можно было быстрее открыть огонь. Горючего моторы жрали много, через каждые двести километров – заправка, следом за колонной шли бензовозы.
Однако заправка растянулась надолго: в бак каждого танка входили сотни литров бензина, а одновременно из одного бензовоза могли заправляться только два танка.
Пока заправились, по-зимнему быстро наступили сумерки. Но приказ надо выполнять, и продвижение продолжили при фарах, вернее – при одной. На «шерманах» стояла одна фара, да и та подслеповатая. Благо скорость невелика.
Уже к полуночи, изрядно вымотавшись, они достигли района сосредоточения. Кухни безбожно отстали, и танкисты ужинали неприкосновенным запасом – американцы заботливо комплектовали танки спиртовыми подогревателями. Они работали на таблетках сухого спирта, и на них можно было подогреть котелок с остывшей кашей или банку консервов.
Поев, уснули прямо в танках. По крайней мере, в них не дуло и было не так холодно, как на улице. Двигатели не глушили, чтобы не заморозить, к тому же прогретые моторы позволяли в любую секунду начать движение.
Виктору вспомнился «артштурм». Всем неплоха самоходка, но если вечером на морозе заглушил двигатель и не удосужился за ночь несколько раз прогреть, утром завести его уже большая проблема: масло застывало напрочь и силы стартера не хватало провернуть коленвал…
К утру замерзли все, даже в меховых куртках. Танкисты выскакивали из танков, приседали, бегали вокруг боевых машин, разгоняя кровь – в неподвижности человек замерзает быстрее.
Утром подъехала кухня. Танкистов накормили горячей пищей и напоили горячим чаем. На морозе горячее питание – первостатейное дело!
Снова дозаправились. Механики-водители, или, как их именовали сокращенно, мехводы, проверяли моторы и ходовую часть.
А едва рассвело, по рации получили приказ выдвигаться к передовой, до которой было несколько километров. При приближении к позициям врага развернулись в боевой порядок. И Виктор, как командир танка, и наводчик пушки приникли к оптике. На войне кто первый увидел врага и успел выстрелить, тот жив остался.
«Шерманы» с их тихим ходом подошли к передовой, будучи не обнаруженными немцами. Многие наши пехотинцы – да и немцы тоже – впервые видели американские танки.
Немцы открыли огонь с некоторой задержкой.
Танкисты, увидев вспышки выстрелов немецких пушек, делали короткие остановки и стреляли по артиллеристам. Если судить по виду разрыва, американские фугасные снаряды были мощнее наших 76-миллиметровых.
По броне танка то и дело стучали пули, осколки. Пару раз раздались мощные удары от попадания снарядов, но танк не получил повреждений и упрямо шел вперед.
Немного левее курса – вспышка выстрела пушки.
– Леха! – крикнул Виктор наводчику. – Слева двадцать – пушка.
Наводчик довернул башню.
– Короткая, – скомандовал Виктор.
Едва танк остановился, наводчик выстрелил. Попадание было точным, по щиту пушки. Взрыв, взметнулся снег.
– Володя, не спи! Причеши-ка их из пулемета!
Сразу забили два пулемета – курсовой у стрелка-радиста и спаренный с пушкой – наводчика. Разбегавшиеся от разбитой пушки артиллеристы попадали.