Самолет уходит в ночь
Шрифт:
За годы войны нам не раз приходилось видеть землю, кипящую от разрывов снарядов, мин и авиационных бомб. Порой, наблюдая происходящее на земле, думалось, что в таком пекле не осталось ничего живого. Никто тогда не завидовал солдатам и офицерам сухопутных войск. Мне не приходилось бывать на передовой во время артиллерийской и авиационной подготовки. Довелось только наблюдать все это с воздуха. Поэтому сравнивать, где труднее, не берусь. Наверное, везде: и на земле, и в воздухе, и на море — все это выдержать тяжело. Ведь все мы — люди. Но выдерживали. И побеждали.
В эти жаркие дни прекратили полеты на
Днем действовала фронтовая авиация, ночью — дальняя, всем хватало работы.
Летая днем и ночью над своими войсками и войсками противника, имея за плечами немалый боевой опыт, мы уже могли определить начало грандиозной подготовки обеих сторон к чему-то решающему. По ту и другую сторону фронта производились усиленные перевозки, на наших аэродромах и аэродромах противника появилось много самолетов. Железнодорожные узлы, аэродромы и даже отдельные ничем не примечательные в обычное время объекты стали усиленно прикрываться противовоздушной обороной. Подготовка проводилась скрытно, но часто наивная маскировка войск противника еще больше привлекала наше внимание. Готовились к сражениям на Курской дуге.
В мае наш полк выполнял боевые задачи по срыву железнодорожных перевозок, уничтожению самолетов на аэродромах противника. Железнодорожные узлы и аэродромы Орла, Брянска, Рославля, Могилева, Полоцка, Смоленска подвергались ночным бомбардировкам. В июне добавились новые цели, мы бомбили железнодорожные узлы Клинцы, Псков, аэродромы Олсуфьево, Сеща и другие объекты. Налеты бомбардировщиков были массированными — мы наносили большой урон противнику.
При подготовке полетов, в ходе выполнения боевых заданий нельзя было не почувствовать во всем хорошую организацию. Создавались пункты наведения. Обозначались линии фронта. Особенно много внимания уделялось четкости в боевой работе. Об этом свидетельствует и тот факт, что во время одного из вылетов с нами на борту находился начальник штаба полка подполковник Алексеев. Он должен был проверить качество выполнения боевой задачи экипажами и, если потребуется, внести соответствующие коррективы. И сделать выводы на будущее.
Подполковник Алексеев штабистом стал уже после того, как довольно много отлетал в экипаже. Он — штурман, списан с летной работы по состоянию здоровья. Так что к самолету ему привыкать не надо Все здесь ему знакомо.
Взлетали мы первыми. Ушли по направлению к цели. Вслед за нами покидал аэродром самолет наведения. Потом осветители.
В такой очередности они и выходили на цель. Самолеты-осветители сбросили специальные бомбы — САБы — оранжевые с зеленым. За ними появились самолеты-зажигатели. В районе цели возникло несколько очагов пожаров.
Теперь дело за ударной группой. В ее составе — наша первая эскадрилья: Даншин, Харитонов, Полежаев и Другие.
Мы находимся в районе цели. Об этом знают командиры экипажей. Вот о выходе на цель докладывает нам Полежаев. Голос у него резкий, по-военному четкий. А вот Даншин. У этого голос сугубо «гражданский», а вообще-то приятный, с благородной интонацией.
—
Это — Коваль. В нашей эскадрилье он недавно. Но знаем друг друга давно. Курсантами вместе были. После выпуска разошлись наши воздушные и земные дороги. И вот встреча. Да еще какая.
Еще весной сорок второго года по пути с аэродрома приметил человека: летчик — не летчик, пехота — не пехота, понять трудно. В обмотках, в шинели. Присмотрелся — знакомый. Коваль.
— Ленька, что с тобой? — спрашиваю.
— Прибыл в полк. Служить буду, — хмуро отвечает он.
— А что за вид?
— Был разжалован из летчиков...
Оказалось — за невыполнение приказа. Хоть и миллион нюансов, юридических и чисто практических, а факт остается фактом. Война, церемониться никто не будет.
Дело было так. Командир полка — того, где служил Коваль, — во время построения поставил задачу его экипажу лететь на задание на ДБ-3А. А Коваль летал на Ил-4, технику ДБ-3А как следует не знал.
— Не смогу — говорит.
— Ты летчик отличный, — на то ему командир отвечает, — лети.
— Не полечу.
Видимо, острая нужда была, и командир сказал:
— Я приказываю!
— Не буду!
Вот такое перед строем идет препирательство. А оба — горячие. И Коваль, и командир.
— Под трибунал отдам!
— Все равно не полечу. Там разберутся.
А на второй же день — суд. Так и попал он в штрафную роту.
В первом же бою взяли они деревню. Проявил Коваль незаурядную храбрость, мужество. Судимость с него сняли и направили в наш полк. Привез он с собой документы и орден Красной Звезды.
Выслушал его. Пошел к Новодранову. Все ему рассказал подробно:
— Я Коваля знаю. Сверхгорячий он. — И еще добавил: — Был.
— Ну, коли знаешь, так и бери его к себе в эскадрилью.
Я и взял. Так он и летал до конца войны. Два ордена Ленина, два ордена Красной Звезды, другие награды заслужил. В запас из армии ушел подполковником.
Вот и он докладывает. О выполнении задания. Получает разрешение на возвращение.
— Четко работает твой подопечный, — говорит мне о нем начальник штаба.
Вскоре отбомбились все экипажи. Прошелся самолет контроля и фотоконтроля и улетел. Вслед за ними потянули на свой аэродром и мы.
И еще вспоминается свое, близкое. 27 июня у меня день рождения. Были поздравления, рукопожатия. Отметил я свой праздник и успешным боевым вылетом. Но хотелось по-своему, по-семейному, по-домашнему посидеть в кругу друзей, поговорить и помолчать, взгрустнуть и пошутить, вспомнить. А с кем же вспомнишь, как не с близким другом, с которым все прошел и пережил?
Возвратившись с боевого задания, я поджидаю самолет с хвостовым номером «8». Его пилотирует Герой Советского Союза гвардии майор Гаранин, мой друг Алексей, Леша.
Расчетное время посадки прошло, все самолеты полка, летавшие в бой, возвратились, благополучно произвели посадку, зарулили на свои стоянки. А «восьмерки» Гаранина все нет и нет. Вот и светать стало. Ко мне подходит инженер нашей эскадрильи капитан технической службы Редько. Стоит, молчит. И что сказать? Вместе молча идем на командный пункт полка: может, услышим что-нибудь обнадеживающее. Начальник штаба подполковник Алексеев на наш немой вопрос только руками развел.