Самому себе не лгите. Том 4

Сборник

Он поднялся и кинул щепотку чая в чайник. За стеной дома заворчала собака. Григорий намазал хлеб маслом и вышел из избушки. Рыжий, как лиса, пес со стоячими ушами подошел к хозяину, взял хлеб и улегся возле машины. Григорий смотрел, как ест Бадай. Пес сначала слизал масло, затем начал есть хлеб, все время оглядываясь краем глаза на хозяина, как будто он мог украсть его долю. Постояв немного, Григорий подошел к яме, где лежали старые консервные банки и бутылки. Он заметил две новые бутылки. Подошел, понюхал. Видимо, кто-то еще был месяц назад, запах пока не улетучился. Посмотрев на немного поблекшую этикетку, он задумался.

Здесь явно были чужие. Он вспомнил, как дней двадцать назад видел Сумасшедшего Стаса с какими-то молодыми мужчинами, приехавшими откуда-то

издалека. Стас был его ровесником, но как-то рано состарился, и все звали его стариком уже с пятидесяти лет. Расшатавшаяся в молодости психика каким-то образом повлияла на него, и хотя он и сейчас обладал кое-какими странностями, все-таки был в некотором роде обычным во всех смыслах человеком. Он был женат, имел детей, работал то бухгалтером, то экономистом, то охранником, то уборщиком. Отец его был директором школы, имел крепкие связи с властями предержащими и постоянно вытаскивал своего единственного отпрыска из всяких передряг.

После сытного обеда Григорий вздремнул, а после полдника пошел по протоптанной тропинке к горе Мангырыр. Горой ее по кавказским меркам называть нельзя, но она была самым высоким в этой местности пригорком. С нее можно увидеть текущую внизу речку Муруку и тайгу, лежащую в долине этой речки. Вдалеке были видны такие же синеющие горы.

Все старожилы помнили легенду о горе Мангырыр. Старик Мэхэс один раз спел тойук:

Жил один холостойПарень молодой,Пошел он в гости к родне —К замужней сестре.Перешел он речку,С трудом взобрался на горку.Добрался до родни,Поел там караси.Принес им полныйТуесок рыбы речной.Радость была большой,Налили ему сметаны густой.Пошел обратно парень молодой,Спустил с горы туесок,Туесок по склону прыг-скок,Упал целехонекНа влажный песок.«Спущусь-ка я, как этот туесок.Быстрее доберусь домой».И, не подумав головой,Совершил с обрыва прыжок…Окрасились камниВ багровый цвет,Как гроздья рябиныГорят в рассвет.Ухнула тяжело речка,Будто коровушка…Услышали люди этот стонИ прозвали гору Мангырыр [1] …

1

«Мычащая» по-якутски.

Григорий стоял возле толстой лиственницы и смотрел вокруг. Он вспомнил, как впервые в восьмом классе пришли сюда всем классом, пришли с ними и интернатские, которые должны были учиться с ними на следующий год. Ему было семнадцать лет, в те времена учителя любили оставлять на второй год крепких мальчиков, чтобы была помощь с заготовкой дров для школы. Не было этих пил «Дружба», пилили дрова вручную прямо во дворе школы, ставили на козлы, кололи полена. Складывали длинные поленницы. Заносили их вместе с девчонками. Во всех классах стояли кирпичные печки. На некоторых были плитки, и на них ставили восьмилитровые чайники, чтобы школьники обедали. Вместе с Гришей учились еще несколько второгодников, и он ничем особо не выделялся среди своих одноклассников.

Маргарите было всего пятнадцать. Все звали ее за глаза Марго. Прибавляли еще – королева. Она была очень симпатичной девочкой. Почти все мальчики были тайно влюблены в нее. Было счастьем постоять и поговорить с ней. В тот день таким счастливчиком оказался Гриша. Он нечаянно схватил ее за руки, когда она чуть не поскользнулась. А Марго – Ритка – не отдернула пальцы, и они стояли так на этой горе, взявшись за руки, плечом к плечу. Она была маленького росточка, а Григорий был таким рослым парнем. Одноклассники ринулись вниз к речке. А они стояли и смотрели друг на друга счастливыми, сияющими глазами.

– Смотри, Гриша, там, где елки стоят.

– Да, вижу. Они образуют сердце.

– Очень красиво. Да, Гриша?

Он робко сжал ее пальцы, она засмеялась своим переливчатым смехом, как будто звенели колокольчики, так смеялась только Ритка-Маргаритка.

– Я бы стоял с тобой так всегда, – выпалил он в порыве отчаяния.

– Да ну, а я нет.

Весело сверкнув глазами, Рита вырвала руку и с веселым смехом устремилась вниз за другими. Григорий поспешил за ней…

Выстрелов больше не было слышно, и охотник задумчиво повернул назад. Пройдя несколько метров, он остановился как вкопанный: на лиственнице, на коре которой были видны зарубки когтями медведя, была сделана человеческой рукой отметина, чуть повыше – опять медвежья, потом опять человечья… Зарубки сделаны недавно, но где-то три-четыре недели назад, когда здесь были чужаки. Что-то не давало покоя. Григорий огляделся по сторонам, но Бадай не рычал, был спокоен, что-то обнюхивал. Там валялась бутылка. Григорий засунул бутылку в рюкзак – он не любил, когда разбрасывали бутылки. От них случались пожары. На всякий случай он зарядил ружье.

С собакой пришел к избушке. Осенние дни коротки, и солнце заходило. После заката быстро наступает темнота. Уже нет белых ночей. Развел во дворе костер, поставил ведро с водой. И пошел ставить сети на речку Багда. Когда пришел, уже вскипела вода, кинул горстку чая и зашел с водой в избу. Он уловил чужой запах. Краем глаза увидел старика Стаса, сидящего на корточках возле подпола. Он разглядывал подполье, включив фонарик.

– Стас, что ты там потерял? – спросил Григорий, ставя на печку ведро.

– Ищу Витьку, – пробормотал Стас.

– Это ты стрелял на Маре?

– Да, – ответил Стас, закрывая крышку подполья.

– Ну и?..

– Одна утка, – кивнул на свой рюкзак старик.

– Николая с сыном не видел?

– Нет. Наверно, пошли по тракторной дороге.

Это было странно. Они явно спешили домой. Вдвоем молча покушали. Стас поставил водку со знакомой этикеткой. Выпили, закусили. Григорий заметил, что старик почему-то старается напоить его, а сам поменьше пьет.

«Э-э, так не пойдет», – подумал он, когда заметил, что Стас украдкой выливает водку из стакана. И он тоже незаметно вылил в кружку с чаем и прикинулся захмелевшим от выпитого.

Стас улегся и захрапел, может, притворился спящим. Григорий достал тетрадку и начал записывать. Вдруг он с удивлением заметил, что некоторые слова подчеркнуты Николаем. Сложив их, Григорий прочитал: «Будь осторожен – медведь-людоед». А он, когда читал, думал, что Николай подшучивает над ним перед другими: «А кого съел? Вроде бы никто не пропадал». Вспомнил зарубки… «Если Николай пошел по дороге, он дойдет до села через пять-шесть часов. Пока они там соберутся, пройдет еще два часа. Ну, там еще в полицию обратятся, пока те приедут из райцентра… А приедут ли еще?.. Ну ладно, завтра уеду домой, заберу Стаса…»

Этого бурого матерого медведя он знал давно. Часто встречал следы его лап на берегу речки Муруку На правой лапе был поврежден один коготь. И задние лапы оставляли характерный рисунок, похожий на букву «в». Григорий не был медвежатником. Зная обычаи предков, не убивал и не охотился на хозяина тайги. Избегал медведей, и они не становились на его дороге. Знал эти зарубки медвежьи – это на языке зверей гласило: «Я здесь хозяин». Нельзя было ставить метку после его лап. Это означало, что ты готов помериться с ним силой за право быть хозяином здесь. Обычно такую метку ставил другой, более матерый медведь, а люди придерживались неписаных законов тайги, чтобы избежать мести «дедушки».