Самоочищение или Сарказм – к покаянию путь
Шрифт:
Классик сидит во главе, он в почете,
Слева клевреты, а справа поэты.
Ну, а напротив прозаики-смерды,
Что подпирают классика тверди.
После четвертого тоста иль пятого
Оду в честь классика-ниспровегателя
Бывших кумиров читателей скромных,
Отрок читает, хотя и безродый,
Но подающий надежды поэт,
Будущий классика верный клеврет.
Следом за юным поэтом стоит
В очередь
Коим подчеркнута бурная молодость,
Где не была доблестью девичья кротость.
Сей факт не мешает ей голосом феи
Стих прочитать в честь сиречь корифея,
Так протекает собрание ровно,
В очередь гости рекут мудозвонно
Пока вдруг без признаков жизни на пол
Не рухнул дородный и мощный, как вол
Похабник-поэт. Он мгновенье назад
Выпятив грудь, оттопыривши зад
Скабрезный стишок собирался прочесть
Публике светской, но редкая смесь
Водки, портвейна, пива и виски
Вдарила в ноги и рухнул, не пискнув,
В обморок пошлых куплетов слагатель,
Пьяных застолий питух-завсегдатай.
– Проверки не выдержал, вон за порог!
–
Гневно и грозно классик изрек.
– И никогда, чтобы не было более
В моих аппартаментах рыла свиного!
В нашей кумпании единомыслия,
Э-ка, напилася, рожа прокисшая!
Быстро ребятки, что потрезвей,
Выпхнули вон энту рожу взашей.
Так будни трудные в битве за слово
Классик промеживал междусобоями
Иль сабантуями, суть ведь не в слове,
А в том, что бушующей классика крови
Праздник был нужен хоть иногда.
Без праздника вовсе не жизнь, а беда.
Кроме того, он без ласки без женской
Жизни не мыслил и прелюбодейство
Являлось ему, дабы плоть возбуждать,
И чрез это свой дух укреплять,
Чтобы мужской его сути начало
В сереньких буднях вдруг не завяло,
Не подутухло, случай, ненароком
Да не сказалось на творчестве боком.
Плоть ведь мужицкая – духа мотор!
Так что за ней нужен крепкий надзор.
Лучше всего для подобных оказий
Девки нужны помоложе, поглаже,
Кровь с молоком и пышная грудь,
Чтобы не охнуть и не вздохнуть.
Случаи энти не часто бывают,
О том корифея агент только знает,
Когда в расписание девы стоят,
Когда ему стол заменяет кровать.
В день такой светлый, когда вечереет
Входит
Классику словом заветнейшим ухо, -
«Пуф» - называется та заваруха.
– Что ж ты молчал-то весь день, вот, стервец
Быстро достань-ка мой мундирец
Белу рубаху и бабочку к ней
Ты подготовь, да давай поживей.
Время так дорого, мне ведь главу
Нужно, хоть сдохни, закончить к утру.
Знал бы я раньше про этот поход
Может бы днем завершил. Обормот!
И вот корифей под агента надзором
Стоит у дверей, где надпись узорная
Рисована красным твердой рукой:
«Придешь ты чужим, а уйдешь как родной».
Агент остается снаружи стоять,
А классик сдается страсти во власть,
В женских объятьях он пару часов
Прочь изгоняет из плоти бесов.
Настроивши плоть, дух подлечивши,
Выходит наружу, едва не свалившись
С крутого крыльца, но был подхваченный
Твердой агента рукой раскоряченной.
Идет классик к дому, дыша полной грудью.
Теперь за роман он спокоен, не трудно
Ему завершить его даже до сроку.
Вот так и живет он в гармонии с роком.
***
Душка наш классик, светоч, надежда!
Не знает о нем лишь последний невежда.
Берлинский же житель, надежду лелеет
Встретиться с мэтром в зеленой аллее,
Где часто гуляет основоположник,
Литературы народной заложник.
Герой настоящий, а не былинный.
Да будет примером путь его дивный!
Эпиграмма
на жюри по Премиям за искусство,
вручаемые нашим землякам
доктором Айсфельдом.
Есть у нашего Землячества
Удивительное качество
В тишине и полумраке
Охлобучивать земляков
Только солнышко за тучи
Вся компания - до кучи
Начинают толковище
О духовной вящей пище.
– Это нужный индивид,
Не перечит, не гундит.
Премию дадим ему,
Хоть не он писал «Муму».
Эта дама тоже наша
Уж такая вся – милаша!
Был я сней в командировке -
Поражен ее сноровкой...
Ну, а эту любит шеф,
С нею у нее гешефт,
И ее не наградить,
Значит папу рассердить.