Самостоятельные люди. Исландский колокол
Шрифт:
— Вы умеете играть? — спросил он, не поднимая глаз.
— Нет, — ответили дети.
— О-о, — удивленно протянул он. — Почему же нет?
— Всегда надо заниматься делом, — ответил Нонни.
— Почему?
Этого они не знали.
— А ведь забавная штука — играть, — сказал он; но они не понимали: имеет он в виду себя их или людей, живших в их приходе. У девочки зарделись щеки от страха, что он посмотрит на нее или обратится лично к ней.
— Почему вы не стреляете птицу? — спросил он.
— Отец не хочет, — ответил мальчик, впрочем, он не помнил, чтобы отец когда-нибудь
— А что вы сделали с птицей, которую я подарил вам на днях? Сварили? Надо было зажарить ее в масле.
— У нас нет масла.
— Почему?
— Отец не хочет купить маслобойку.
— А чего же хочет ваш папа? — спросил человек.
— Овец, — ответил мальчик.
Гость с удивлением посмотрел на детей; казалось, он только теперь понял, что это — беседа и что в ней даже есть содержание.
— Овец? — переспросил он с ударением, как будто не узнавая знакомого слова. Он перевернул уток, и оказалось, что та сторона, которая лежала на сковородке, стала коричневой. Растопленное масло сильно зашипело. Палатка наполнилась чадом.
— Значит, он хочет овец, — сказал человек будто про себя и покачал головой. Дети почувствовали, хотя и не поняли почему, что хотеть овец не совсем правильно. И Нонни решил рассказать Хельги, что этот большой человек, видно, не совсем согласен с отцом.
Ауста рассматривала его с ног до головы — его пояс, пальцы на его ногах; рубашка была из коричневой материи, с открытым воротом; девушка никогда не видела подобной. Он ведь мог иметь все, что хотел. Его дом — не тот ли это сказочный дом, который нарисован на красивом блюде? Нет, не может быть: ведь перед тем домом — молодая девушка; его же дом стоит одиноко в лесу, как на красивом календаре, который в позапрошлом году упал на землю и овцы затоптали его. Одиноко в лесу. Он живет здесь один. В его доме много комнат, и они еще красивей, чем в Редсмири. У него есть диван, который еще красивее, чем диван в Редсмири. Это о нем говорится в сказке о Белоснежке.
— Как тебя звать? — спросил он, и сердце чуть не остановилось в ее груди.
— Ауста Соуллилья, — сказала она быстро, до смерти испуганная.
— Ауста… что? — спросил он.
Но она уже не смела повторить свое имя.
— Соуллилья, — ответил за нее маленький Нонни.
— Удивительно! — сказал он, взглянув на девушку, как бы с целью убедиться, что она действительно солнечная лилия. И ей стало досадно, что у нее такое глупое имя. Но он лишь улыбнулся ей; он простил ее, в его глазах было что-то доброе, очень доброе и нежное — то самое, по чем тоскует и вечно тосковала ее душа. И она впервые увидела это в его глазах… и, может быть, никогда больше не увидит. Увидела — и поняла: да, это было то самое.
— Теперь мне понятно, почему эта долина так прекрасна, — сказал приезжий.
На это Ауста Соуллилья совсем уж не умела ответить. Долина прекрасна? Она долго ломала над этим голову. Что он имеет в виду? Она слышала, что бывает прекрасная шерсть, прекрасная пряжа, а чаще всего — прекрасные овцы. Но долина?.. Долина — ведь это просто болото, вязкое болото; стоишь в нем по щиколотку в воде, а в протоках еще глубже; в долине есть озеро, где, говорят, живет водяной;
Жаркое все шипело.
Приезжий предложил им выйти наружу. Они сели на берегу озера. Было около трех часов дня, в долине дул теплый ветерок. Приезжий растянулся на траве и смотрел в небо, а они смотрели на него, разглядывали пальцы на его ногах.
— Вы что-нибудь знаете? — спросил он, глядя в небо.
— Нет, — ответили они.
— Видели вы когда-нибудь привидения?
— Нет.
— А умеете что-нибудь делать? — снова спросил приезжий.
Детям показалось, что как-то неловко без конца отвечать нет на все его вопросы, и не хотелось прямо сказать, что они ничего не умеют. Что же умеет делать Ауста Соуллилья? Она стала вспоминать, но так ничего и не припомнила.
— Нонни умеет петь, — сказала она.
— Спой же, — предложил приезжий.
Но мальчик в эту минуту, должно быть, забыл, как взяться за это дело.
— Сколько у меня пальцев на ногах?
— Десять, — выпалил мальчик, не сосчитав их предварительно, и сейчас же подумал, что зря он так поторопился: почем знать, может быть, у южанина их целых одиннадцать. Ауста отвернулась. Какой смешной вопрос! Она не могла удержаться от смеха. Оглянувшись, она заметила, что приезжий как-то странно посмотрел на нее и громко расхохотался. До чего же ей стало стыдно! Но она не могла удержаться.
— Так я и знал, — торжествуя, сказал мужчина. Он поднялся с травы, чтобы посмотреть, как она смеется. В смехе ожило и расцвело все ее существо, в глазах вспыхнула лукавая искорка, — она сдалась. На лице у нее появилось девически-мягкое выражение.
Надо было приглядеть за утками. Вокруг палатки разносился чудный аромат. У детей текли слюнки при мысли о такой вкусной, душистой снеди. Мужчина достал жестяную банку с сладкими фруктами и вылил ее содержимое в миску. Он так был поглощен приготовлением еды, что не мог уделять внимания детям. Ауста вдруг рассердилась на маленького Нонни за то, что он такой глупый и скучный.
— Почему ты не пел, дуралей, раз уж пошел со мной? — спросила она.
А вечером, сидя на пороге дома, Ауста горько сожалела, что не рассказала приезжему сказку о Белоснежке, которую знала почти наизусть с начала до конца. «Это было однажды зимой…» Она чуть-чуть не начала ему рассказывать эту историю, но побоялась, что он неправильно поймет ее. Как бы то ни было, она теперь каялась, думая о том, что осталось несказанным. Она все смотрела в сторону палатки, которую можно было различить в сумраке на берегу озера. Ауста решила лечь не раньше, чем все заснут, — и вдруг увидела человека, шедшего по западной стороне болота — как будто в поселок. Это был он.