Самосвал
Шрифт:
— Экзальтации и мученичества.
— Которые сопровождают.
— Всякого писателя.
— Если, конечно, он писатель.
— А не говно, пишущее потому, что пора что-то там написать, — визжу я.
— В оставшееся от творчества время, — бью я тарелку об колонну.
— Я.
— Должен.
— Быть, бля.
— Нормальным.
— Человеком. С нормальными.
— Человеческими. Бедами и радостями. С нормальной.
— Человеческой, — хриплю я.
— Бля, жизнью. С работой, деньгами, и всем-всем-всем, что есть у обычных.
— Людей, —
— Иначе, — реву я.
— Я с ума сойду.
— А я и так.
— Близок к этому. Я совершенно измотан и издерган.
— Я не желаю слышать про вашу сраную духовность ни хера. Каждый раз.
— Я волочу этот гребанный камень на дурацкую гору.
— Каждый раз. Я оргазмирую, когда он вот-вот. Почти. На вершине.
— И каждый раз. Рыдаю, когда он, не докатившись буквально локтя до вершины, катится.
— Мать вашу!
— Катится прямо вниз, — беззвучно хриплю я.
— По мне. По моим костям. По моим тканям, бля.
— Придавливая их, делая синюшными.
— Как сдохших от вашей сраной перестройки кур.
— По моему мозгу.
— По моим рукам и грудной клетке.
— И я умираю.
— Но потом что-то дает мне жизнь.
— И я снова качу, качу. Качу его, бля.
— И я страдаю, невыносимо страдаю.
— Когда возрождения не происходит. И мой камень не прикатывается.
— Молча к ногам моим.
— Как собака. Как раб.
— И как повелитель: чтобы я снова и снова катил его, — перевожу я дух.
— И я не желаю слышать от вас ничего об этом.
— Потому что для вас литература это.
— Повод позвиздеть и поесть лосося, бля.
— На очередной, бля.
— Тусовке, бля.
— А для меня она.
— Моя Голгофа и муки смертные.
— Понятно вам?! — рыдаю я.
— Вам.
— Мать вашу?!
Выдыхаю, ополаскиваю лицо холодной водой и выхожу из туалетной комнаты. У меня горит лицо, и выгляжу я уставшим. Наверное, я не очень счастливый человек? Меня не любила жена. И я вот уже больше года не могу писать. Ну, зато меня ждет Оля. Что ж, паритет.
7
— оплачено. (Прим. бухг.)
«Привет, Свет!
Рад, что ты написала. Серьезно. Обычно на этой работе — но только между нами, ок? — приходится общаться с людьми, ну, не то чтобы плохими, но очень уж какими-то загруженными. Все они серьезные, все пытаются изобразить из себя то, чем не являются обычно даже — больше, чем являются). В общем, скука смертная. А мне по душе простота. Поэтому ты клевая девчонка — простая, как я люблю — и общаться мне с тобой тоже легко и приятно.
Говоришь, приснился микрофон? Знаешь, я прочитал про твой сон и сразу же вспомнил, ну, угадай, подружка, что я вспомнил? А как же. Сама знаешь, уверен! Вижу, как ты улыбаешься и переводишь взгляд на постер, который у тебя над холодильником висит. Кстати, я бы на твоем месте отчиму башку бы снес за попытки постер заклеить. Или взял бы в руки винтовку, ну, сама в курсе, как недавно в Америке было, да и повышибал бы мозги придуркам, которые тебя окружают. Ну, это так, частности. Давай о том, что нам действительно интересно.
Бритни Спирс выпустили из лечебницы! Ну, где она там три дня тусовала, потому что бухала сильно и хотела бросить. Конечно, у нее не получилось. У кого же за три дня получится. Об этом, ну, о том, что выпустили ее, я прочитал в “Экспресс-газете”, потому что читаю только “Экспресс-газету” (кто кого, кто кого как — это ведь интересно на самом деле!) и “Сексус” Миллера. Это, ну, в смысле, “Сексус” Миллера, не менее интересно, потому что там то же самое — кто кого и кто кого как. Более того, “ЭГ” предпочтительнее — там картинки, и текст прорежен.
Ну ладно. Вернемся к Бритни. Что меня бесит, так это травля, которую в последнее время все они против нее развернули.
Над Бритни Спирс почему-то все смеются. Сволота.
А я люблю ее. И мне приятно знать, что и ты любишь ее.
Интересно, какую Бритни Спирс любишь ты? Я люблю раннюю Бритни Спирс. Свежую, не потраханную еще молью и Кевином Федер-лайном, в меру упитанную, не расползшуюся еще, белую английскую протестантку, затянувшую свои полные ляжки в полосатые чулки — помнишь тот ранний клип? ну конечно, помнишь — голосистую, отчаянную Бритни. Ах, Бритни-Бритни, я прощал тебе все — даже то, что ты блондинка, толстая, и форма груди у тебя некрасивая. Ох, Бритни-Бритни, уизаут майуингс ай фил соу смолл… В смысле, без своих крыльев, — а мои крылья это ты и такие как ты, — я чувствую себя таким мелким, ненужным и гнусным.
Теперь ты понимаешь, что все это, весь этот мир гребанный — заговор против счастья и самодостаточности?
Будь счастлива, не попадайся им больше, вот что я хочу сказать Бритни.
И, Свет, я хочу сказать это и тебе. Будь счастлива и не попадайся никому в этом мире. Потому что всем им плевать на тебя. Не подумай, что я хочу тебя загрузить или там пропиарить себя как офигенно ужасного и великого астролога. Просто я хочу тебе сказать, что в этой ерунде — ну, астрологии в смысле — правда есть смысл, недаром я шесть лет учился на толкователя снов и звезд. И вот этот твой сон: микрофон, который ты держишь в руках, он сказал мне вот что.