Самоубийство исключается
Шрифт:
— Я должен извиниться за наш внешний вид, — сказал Стефан. — Мы уехали сразу, в чем были. Надеюсь, нам перешлют багаж из Клостера. — Он оглядел общество, одетое в траур. — Похороны были сегодня?
— Вам следовало дать нам знать, что вы приедете, — мягко попеняла ему мать. — Мы, конечно, отложили бы похороны, если бы знали, что вы будете здесь.
— А разве вы не получили мою телеграмму? Я дал носильщику в Давосе несколько франков, чтобы он ее отправил, но, видно, парень присвоил их себе, так же как и деньги на телеграмму. Жаль! Понимаешь, мы ведь ничего не знали, и только позавчера я по чистой случайности заглянул в
— Может, это и не мое дело, — сказал Джордж таким тоном, что было ясно — он уверен в том, что это именно его дело, — но тебе не кажется, что просто неприлично являться домой в таком виде, во всей этой одежде туриста; по столь печальному событию?
Стефан подчеркнуто проигнорировал его замечание и продолжал обращаться к матери.
— Понимаешь, мама, — объяснил он, — оказывается, это случилось в тот самый день, когда я прибыл в Клостер. Меня ждали проводники, Анна и вся остальная группа, и с моим появлением мы в тот же вечер отправились в путь. Если бы мы задержались, то узнали бы о несчастье уже на следующее утро. Все это случилось по моей вине, но не мог же я знать... С нами совершенно невозможно было связаться целых три дня, пока мы не спустились в Гуарду, где я подобрал старую газету, которую кто-то оставил, и не увидел сообщения. Времени у нас оставалось только на то, чтобы добраться до станции и успеть на поезд. Если бы мы остановились в Клостере, чтобы забрать одежду и багаж, мы бы потеряли еще один день.
— Конечно, милый, я понимаю. Налей себе шерри. Вы, должно быть, устали. Хорошо, что вы вернулись.
Тем временем Анна пробралась к Мартину, который с ее появлением перестал выглядеть в семейном кругу как собака, потерявшая хозяина. Увидев их рядом, Стефан уже не в первый раз задумался, что могла его сестра найти в этом плотном, рыжеватом юноше, страдающем сильной близорукостью.
— Я пригласила Мартина остаться на ужин, — сказала миссис Диккинсон, таким образом тактично давая понять всему обществу, что отныне Мартин считается членом семьи, и Анне — что у нее будет возможность пообщаться с ним и позже.
«Во всяком случае, эта история является для Мартина ступенькой вверх, — заключил про себя Стефан. — У матери всегда найдется мягкое местечко для этого выскочки. Интересно почему».
Он раздумывал, как бы ухитриться перекинуться парой слов с тетушкой Люси так, чтобы не вовлекать в разговор Джорджа, когда с ним поздоровался самый отдаленный родственник, некий Роберт, который объяснил, что ему удалось начать то, что он назвал «юридической стороной дела», до приезда Стефана. Насильно удерживая Стефана в углу, он достал пачку документов и начал сыпать деталями, касающимися этой стороны, которые требовали особого внимания. Стефан был ошарашен объемом работы, которую предстояло еще сделать. Он совершенно упустил из виду, какие сложные юридические и финансовые проблемы возникают в результате смерти человека, особенно если его кончина наступает внезапно, без предупреждения.
Наконец ему удалось вырваться от кузена Роберта, и он приступил к своим обязанностям хозяина дома, предлагая всем шерри и сандвичи.
— Какая жалость, что вы не успели на похороны, — ядовито проговорила кузина Мэйбл, старая дева, когда он вручил ей бокал. Судя по ее тону, она считала, что он намеренно избежал этой печальной сыновней обязанности.
Стефан готов был пояснить ей, что вряд ли его можно в этом винить, но заставил себя вежливо согласиться:
— Да, кузина Мэйбл, так все неудачно сложилось.
— Я стояла за то, чтобы похороны задержали, но твоя мать не пожелала ничего слушать. Надеюсь, вы пойдете навестить могилу, как только сможете?
— О да, кузина Мэйбл!
— Ты не должен расстраиваться из-за выводов следственной комиссии, дорогой мой мальчик, — сказал дядя Джордж, твердо пожимая ему руку и пробираясь поближе к графину с шерри.
— Каких выводов? Я ничего об этом не слышал. В той газете, которую я читал, ничего такого не говорилось.
— О самоубийстве, — уточнил дядя Джордж, испытывая острое наслаждение от того, что он первым сообщил сыну умершего эту трагическую подробность. — В состоянии помешательства. Помоги мне, Господи, я бы никогда не подумал, что бедный старый Леонард мог...
— Нет, нет! — поспешил поправить его дядя Эдвард. — В состоянии душевного неравновесия. А это не одно и то же, уверяю тебя, Джордж.
— Совершенно то же самое! Разница только в формулировке, вот и все. Какого черта эти идиоты...
— Нет, — настаивал дядя Эдвард. — Ты уж извини меня, Джордж, но это не то же самое. Это уже не ложится, ты понимаешь меня, пятном позора на имя семьи. А в этом-то и вся разница.
Однажды начавшись, спор, казалось, никогда не закончится, но внезапно его оборвала Анна.
— Самоубийство! — воскликнула она. — Ты хочешь сказать, что они действительно считают, что папа покончил с собой?
— Поскольку его душевное равновесие было нару... — снова начал дядюшка Эдвард самым вкрадчивым и пасторским тоном.
— Я этому не верю! Мама, Стефан, вы же так не думаете? Это... это же просто ужасно!
— Но уверяю тебя, здесь нет позора...
— Ты не была при оглашении выводов расследования, Анна, — тихо сказала мать.
— Разумеется, не была. Все, что я видела, это небольшой некролог в «Таймс», из тех, что печатаются на первой странице. Там что-то говорилось о сверхдозе лекарств. Мы были уверены, что речь идет о несчастном случае, верно, Стефан? А разве это не был несчастный случай? Никто меня не убедит, что отец...
Казалось, она вот-вот расплачется. Все заговорили одновременно:
— Но, Анна, дорогая, твой отец всегда был немного...
— Полиция выразилась совершенно однозначно...
— Когда человек оставляет посмертную записку...
— Не мог же он случайно открыть два пузырька лекарства...
— У меня есть полная запись всех доказательств...
Со сверкающими от слез глазами, оглушенная неожиданным хором голосов, Анна обернулась за поддержкой к брату.
— Стефан, — сказала она, — ты же не веришь этому, правда? Здесь какая-то чудовищная ошибка. Ты должен разобраться в этом.
Впервые Стефан осознал себя главой семьи, последней судебной инстанцией в том, что касается его самого, его матери и сестры, с чьим решением могут, если пожелают, не согласиться его близкие и дальние родственники, но не посмеют вмешаться. Невольно он расправил плечи под грузом ответственности, внезапно обрушившейся на него.
— Очевидно, что это был несчастный случай, — сказал он. — То есть пока что мне известно не больше, чем тебе. Но я займусь этим и все выясню. — Он повернулся к самому дальнему кузену, который говорил последним: — Ты сказал, что у тебя есть записи обо всем расследовании?