Самоубийство Земли

Максимов Андрей

— Если не ошибаюсь, все экспедиции, посланные на Планету номер ноль, исчезают? — спросил диктор, всем своим видом показывая, что ошибаться он не может.

— Вы правы, — вздохнул ученый.

И отец и сын знали: все экспедиции благополучно совершали посадку, вступали в контакт с разумными существами, судя по всему, очень похожими на людей, после чего связь с ними пропадала.

— Есть ли у вас объяснения этому феномену? — хитро прищурившись, спросил диктор.

У ученого, конечно, не было никаких

объяснений, и поэтому он начал издалека:

— Последние слова, которые передавали пилоты всех экспедиций, очень похожи. Это слова одобрения и привета, типа: «Не волнуйтесь. У нас все хорошо», — после чего связь с ними исчезала. Возможно, пилоты связывались с Землей под гипнозом. Возможно, землян заманивали на загадочную планету, и они остаются там по доброй воле. Однако, трудно себе представить, чем можно, сегодня заманить людей…

— У нас ведь на Земле все есть, мы ни в чем не нуждаемся, — пояснил диктор.

Ученый не обратил на его слова никакого внимания.

— Мы пытались послать на Планету номер ноль автоматические станции, но связь с ними прерывалась, как только станции достигали поверхности Планеты. Сегодня проще и логичней не продолжать исследования, а вычеркнуть Планету номер ноль из наших изысканий, расчетов и планов, а затем и из нашей памяти. Но имена тех пилотов, которые отдали свои жизни на благо науки, отныне и навсегда золотыми буквами вписаны в историю Земли.

Запахло горячим воском, пламя свечи озарило экран, и один за другим стали возникать портреты пилотов.

— Последний иконостас Земли, — сказал сын.

— Чего сказал? — не понял отец.

— Наши последние святые. Святым можно стать только после смерти.

— Это парни, которые надеялись только на себя, на свои силы, — жестко сказал отец. — Парни, которых нельзя было ни испугать, ни заманить. Они не святые, они — рыцари. Тебе, который так любит исторические книжки, должно быть известно это слово.

— Так, значит, завтра?

Отец ничего не ответил.

2

Утро было туманным и седым. В этот ранний час улицы города казались длинными коридорами огромного нежилого дома.

— Какую машину берем? — спросил отец.

Можно было взять любую — сын не видел разницы.

— Эту, — открыл он дверь стоящего рядом автомобиля.

— На красном не поеду ни за что, — возразил отец. — Цвет крови — только несчастья приносит.

Они сели в огромный белый кадиллак. По привычке сын протянул руку, чтобы включить автоводитель, но вспомнил: отец предпочитает водить сам.

Лучи фар пробивали туман, словно иголки папиросную бумагу. Туман клочьями летал по городу. Сквозь клочья тумана пыталось пробиться солнце.

В общем все было привычно: деревья за окном, разумеется, проносились, небо, само собой, навевало, ветерок, как водится, освежал. Сын

думал о том, что этот лирико-банальный пейзаж — единственное, что оставляет он на Земле. За свою, почти тридцатилетнюю жизнь, он ничего не нажил, ничего не приобрел. Бог дал ему отца, Бог отобрал у него мать. Родители дали ему жизнь. А он ее тратил. Погибнуть на Планете номер ноль и войти в список последних святых Земли куда приятней, чем жить, постоянно мучаясь ощущением бессмысленности жизни. И те, кто не верил в него, — в первую очередь отец — поймут, что он просто копил силы для поступка — единственного, но бессмертного.

Размышления эти сыну очень понравились, и он даже пожалел, что не записал их для потомков.

Указатель в виде огромной, неестественно рыжей ракеты показывал правильное направление пути — космодром.

Около развилки «Метьешерово-!» и «Метьешерово-2» отец невольно притормозил. Отец привык поворачивать направо, ведь именно с «Метьешерово-2» отправлялись рейсы на далекие планеты. Отсюда приятно было улетать, и сюда приятно возвращаться.

Но сегодня улетал не старый пилот. Старый пилот больше уже никогда и никуда не полетит.

Взвизгнув тормозами, машина повернула налево.

После «Метьешерово-2» космодром близких полетов показался отцу маленьким и несолидным. Миновав здание космодрома, отец и сын вышли на летное поле.

Ракеты стояли ровно, как солдаты в строю. И, словно солдаты, казались абсолютно одинаковыми.

Они выбрали третью ракету с краю. Поднялись на лифте, постояли на площадке. Сын знал: он непременно должен бросить на Землю прощальный взгляд — такова традиция. А традиция — это то, что ни один пилот не нарушит.

Сейчас отец наберет шифр на пульте — шифр, известный только пилотам — раздастся щелчок, после этого можно будет взяться за ручку и открыть дверь. Земные двери с массивными ручками появились на кораблях относительно недавно. И это было здорово придумано! Старый пилот помнил те удивительные ощущения, которые испытываешь, когда на далекой планете берешься за обычную ручку обычной земной двери.

А потом будет репетиция. И отец внимательно посмотрит: все ли правильно делает сын. У пилотов все помнят руки. Руки не ошибаются, а память может подвести.

Отец медлил. Запах ракеты — тот запах, который могут почувствовать лишь пилоты — возбуждал столько воспоминаний, что отец едва не задохнулся. Если бы было можно, он бы отдал все за то, чтобы лететь сейчас вместо сына. Но было — нельзя.

И отец набрал шифр. Руки проделали все сами — этот набор цифр он не забудет теперь до самой смерти.

Щелчка не было.

Отец улыбнулся. Не столько ободряющей, сколько почему-то виноватой улыбкой. Набрал шифр еще раз.

Мертвая утренняя тишина аэродрома не нарушилась ничем.