Самойловы-2. Мне тебя запретили

Инфинити Инна

Меня можно записать в сумасшедшие, но я мысленно даже разговариваю с одеждой. И когда я становлюсь перед камерой, у меня наконец-то получается, как говорит Антуан, «транслировать месседж». Я прохожу кастинг и получаю съемку для молодежного журнала.

После этого я не проваливаю ни одни пробы. Перед кастингом я тщательно изучаю бренд, покупаю его товары, пользуюсь ими, мысленно с ними общаюсь, пытаюсь понять ценности компании и настраиваюсь на то, чтобы правильно донести их до потребителя.

Каждая съемка — это как погружение в транс. Я абстрагируюсь

от всего вокруг и взглядом, телом разговариваю с потребителем. У меня бывают длинные монологи, бывают короткие, но я каждый раз говорю, повествую о товаре и убеждаю купить именно его. Иногда я думаю, что совершенно точно чокнутая и меня надо отправить в психушку, раз я сначала разговариваю с кремом для лица, а потом рассказываю о нем воображаемому покупателю, глядя в объектив фотокамеры.

Но чокнутая я или нет, это работает. Я прохожу все кастинги, а весь Париж уже увешан моими плакатами, что вызывает злость и зависть других моделей агентства Леруа. У меня нет подруг среди них. Я вообще стараюсь ни с кем здесь не разговаривать, кроме самого Леруа и преподавателей.

Меня начинают узнавать на улице. Это очень странно. Иду себе спокойно, никого не трогаю, а пара каких-то школьниц останавливает меня и просит дать им автограф и сделать селфи. Я никогда не отказываю, но… Это дико странно. Подписчики в Инстаграме прибавляются сумасшедшими темпами. Совершенно незнакомые люди ставят мне лайки, пишут комментарии… Это настолько непривычно, что я не знаю, как реагировать.

— Детка, твое личико становится все более популярным, — довольный Леруа гладит меня по щеке.

За несколько месяцев работы с Антуаном я узнала, что он гей. Ему нет совершенно никакого дела ни до моих ног, ни до моей задницы, ни до моих сисек. Он не пристает ни к одной модели. Мы для него лишь товар, который он мечтает подороже продать.

Но в моей памяти еще свежи слова Антуана, сказанные на кастинге в его агентство: «Покажи мне такой секс, чтобы я неделю никого, кроме тебя, не хотел».

Очень странное заявление для гея.

Меня начинают обсуждать в интернете. И здесь люди уже не такие тактичные, как в моем Инстаграме.

«У нее искусственная грудь!»

«Она шлюха!»

«Фу, она страшная»

«Она накачала губы ботоксом, я знаю!»

«Эта уродина из каждого утюга, уже тошнит от ее обезьяньей морды»

Это лишь малая доля того, что пишут про меня на различных форумах.

— Не важно, что о тебе говорят. Важен сам факт — о тебе говорят! — хвалит меня Антуан.

Я перестаю сидеть в интернете. Я уже даже не читаю комментарии, которые пишут под моими фотографиями в инстаграме, потому что теперь и там хейт. Несколько раз я порываюсь закрыть свою страницу или хотя бы отменить возможность комментировать, но в итоге пересиливаю себя и оставляю все, как есть.

Но общественное внимание давит. Зависть других моделей давит. Я знаю, что они обсуждают меня за спиной: поливают грязью в гримерках, на кастингах. Все это угнетает. Бабушка с дедушкой поддерживают меня, как могут. Родители зовут назад домой. Когда мне становится совсем тяжело, приезжает мама.

— Натали, весь Париж увешан тобой! — восклицает сразу, как переступает порог квартиры.

— Да… Я теперь не могу спокойно выйти на улицу.

Сегодня у меня выходной. Антуан сам отпустил меня во внеплановый отгул, заметив, что я перестала справляться с нагрузкой и общественным вниманием. Мама крепко меня обнимает, и мне так хочется снова стать маленькой девочкой в ее руках, так хочется, чтобы ее теплые объятия закрыли меня от всего зла в этом мире.

Глава 45. Звездочка

НАТАША

Я провожу с мамой весь свой выходной. Лежу головой на ее коленях, а она, как в детстве, перебирает пальцами мои волосы.

— Натали, милая моя, поехали домой.

— Я не могу.

— Тебе точно это все нравится?

— Это единственное, что у меня получается. Хотя съемки очень изнуряют. Они могут длиться десять часов подряд почти без перерыва.

— Ты выглядишь очень несчастной, моя милая. Поехали домой? — повторяет свою просьбу.

Шумно выпускаю из легких воздух.

— Нет, мам, я не поеду, — задумчиво отвечаю. — Мне нравится камера, мне нравится подиум. Но мне не нравятся люди вокруг. Мама, почему люди такие злые? — я чувствую, как начинает щипать в глазах, а в горле тяжелеет ком.

— Потому что все люди — сволочи.

— Я теперь перед тем, как обуться, всегда проверяю нет ли в туфлях булавки. Мне один раз подсунули ее перед кастингом для участия в показе. Я поранила ногу, и пришлось пропустить пробы.

Мамины глаза округляются в ужасе.

— Боже, Натали, а нашли, кто это сделал? Ты пожаловалась?

— Пожаловалась, но не нашли. А директор модельного агентства обвинил во всем меня: сказал, я сама виновата, если не проверяю одежду и обувь перед тем, как надеть.

— Надо написать заявление в полицию!

— Уже поздно, это было месяц назад. И сейчас с ногой все хорошо.

Мама сильно расстраивается, и я решаю больше не пугать ее историями из своих будней, которые уже стали для меня обычным делом. Мне не только засовывали булавки в туфли. Однажды на фотосессии мне насыпали в одежду стекловату. Я разодрала все тело, но продолжила «нести месседж» на камеру. Боялась, что Леруа сильно меня накажет, если я прерву важную съемку из-за такого незначительного факта, как стекловата в платье. Сама ведь виновата, что не проверила его перед тем, как надеть.

— Расскажи мне, как дела дома? — решаю перевести разговор в другое русло.

— Дома все хорошо. Тебя очень не хватает. Мы с папой сильно скучаем. Я бы переехала в Париж к тебе, мне ведь все равно, где книги писать, но папа не может бросить банк.

— И я тоже очень по вам скучаю… — слеза все-таки срывается с ресниц и скатывается по щеке. Шмыгнув носом, быстро смахиваю ее. — Вы не помирились с Самойловыми? — вопрос вырывается сам собой.

— Нет.

— Почему?

Мама пожимает плечами.