Самозванцы
Шрифт:
— Ну езжай, — небрежно махнул рукой гетман. — Только не задерживайся нигде. Я не о воинских забавах речь веду. Ты ведь ежели всю армию Забжидовского встретишь, то со своей саблей пройдешь сквозь нее невредимым. И за молитвой тоже долго не задержишься. Но тебя иные опасности подстерегают. Знает весь Краков, как надолго ты сгинуть можешь, коли девку красивую увидишь.
Стоящие вокруг шляхтичи заржали.
На следующее утро двое всадников выехали из города на Ченстоховский тракт. Басов ехал в полном боевом облачении, с саблей на поясе и двумя заряженными пистолетами, прикрепленными к седлу. К седлу же у него был приторочен походный мешок, поверх которого он привязал отнятую у Крапивина саблю. Крапивин же ехал в той одежде, в которой захватил его Басов, без оружия, со связанными спереди руками. Долгое
— Игорь, скажи мне честно, как старому другу, кому ты служишь? — негромко спросил он.
— Себе, — лениво отозвался Басов. — Как всегда.
— Тебе нужно было громить рокош Забжидовского?
— Нужно. Как я тебе уже говорил, я живу в Речи Посполитой. Мне здесь нравится. А ваш рокош угрожал мне и моему бизнесу.
— Почему же ты не даешь нам защищать Россию, в которой поселились мы?
— Я не даю вам менять историю, — парировал Басов. — А Россия выстоит и без вас.
— Нападение на лагерь Забжидовского было твоей идеей?
— Разумеется. У Жолкевского сейчас не так много войск, так что мне удалось выпросить лишь сотню. Правда, это элита королевской армии — крылатые гусары. Забжидовский просто подставился, а я воспользовался случаем.
— Я сам ему об этом говорил, — проворчал Крапивин. — Но раз ты не хочешь менять историю, сидел бы в своей Ченстохове…
— А кто первым вмешался? — резко прервал его Басов. — Если ты помнишь, со мной остался Алексеев. Он живет у меня в поместье и часто ходит в Ченстохову тысяча девятьсот семидесятого года и заряжает аккумуляторы. Когда начался рокош, мне не составило труда сходить с ним и заглянуть в библиотеку. Забжидовскому предстояло восстать только в следующем году, и масштабы этого восстания должны были быть куда меньшими. Это означает лишь одно: кто-то подкинул Забжидовскому денег. Зная нравы шляхты, я могу делать такие предположения. Я сразу понял, что не обошлось без вмешательства Чигирева.
— Это почему? — слегка обиделся Крапивин.
— В этом мире все события до секунды повторяют нашу историю. Значит, расхождение в событиях нашего и здешнего миров связано только с последствиями действий кого-то из нас четверых. Больше менять историю здесь просто некому. Я ни во что не вмешивался. Алексеев занят лишь изучением своего аппарата. Если бы вмешался ты, то, скорее всего, поменялась бы тактика московских войск или состоялась бы попытка покушения на Отрепьева в стиле вашего «Граната». А давать деньги на мятеж в стане противника, уверяя его в искренней дружбе, это уже стиль политика, а не военного. На это способен только Чигирев.
При упоминании о попытке покушения на Отрепьева Крапивин вздрогнул:
— Так ты знал, что встретишь меня здесь?
— Предполагал. Для осуществления идей Чигирева ты подходишь лучше всего. Сейчас ваши интересы совпадают.
— Нанести урон врагу — это в интересах России.
— Вот за это я не люблю шахматы и военных, — усмехнулся Басов. — Мир чуть сложнее, чем деление на наших и не наших. В нем существует гармония, которая иногда должна поддерживаться противоборством нескольких систем. Если эту гармонию нарушить, то к черту может полететь весь мир. А вы, самозванцы проклятые, решили вдвоем всю карту Европы перекроить.
— И чем же будет плохо для мира, если мы отразим предстоящие нашествие поляков? — обозлился Крапивин.
— Абсолютно ничем. Его и так отразят. Но вы-то замахнулись погрузить Речь Посполитую в смуту, подобную той, которой охвачена Московия. Мне, в общем, плевать, я могу и в Швецию перебраться, и во Францию. Могу и в другой мир с Алексеевым уйти. Мне только тех, кто здесь останется, жалко.
— Поляков? А русских, которые в смуте погибнут, не жалко?
— Жалко. Только нынешняя смута — это исключительно русское дело. К ней Московия давно шла, кровь там прольется и без поляков. И зря вы выбираете, какого правителя поддержать. Годунов, Отрепьев, Шуйский — один хрен. Можно идеального правителя сейчас на московский престол поставить, и тот не удержится. Вера в царей и бояр подорвана, вера в себя еще не родилась. Бояре рвутся к власти и готовы глотки перегрызть друг другу. Народ хочет бунтовать и зарится на чужое добро. Никто не считается с интересами страны. Элементарный инстинкт самосохранения утрачен, чувство
— Да нет здесь никаких карт, — огрызнулся Крапивин.
— Есть, только у самых богатых и влиятельных, — возразил Басов. — До полевых карт у каждого десятника здесь еще не дошли. Так хоть себе нарисуй. Да еще историю попытайся вспомнить. Одна из сильнейших и самых агрессивных стран здесь — Турция. Это для тебя она заштатная страна НАТО. А здесь она — империя с одной из самых сильных армий и развитым флотом. Если Речь Посполитая рухнет, то ни австрияки, ни венецианцы оккупации не удержат. Османы в два счета захватят Украину, Польшу, Литву, Венгрию, Австрию, а возможно, и добрую часть Италии. По дороге они вместе с крымскими татарами твою любимую Московию подомнут и не поперхнутся. И это тебе будет уже не польское нашествие. Крови прольется не меньше, а турки со свободой совести, как поляки, цацкаться не будут. Либо омусульманят всех с ходу, либо в рабов привратят. В любом случае, сколько народу на невольничьи рынки отправится и подумать жутко. Как тебе такая перспектива, творец турецко-шведской границы? При таком раскладе России от нового ига еще лет триста освобождаться придется. Кстати, выдержат ли остальные европейские страны турецкое нашествие, еще вопрос. Может, и объединятся, тогда шанс есть. А если все же ввяжутся в тридцатилетнюю войну, как у нас, то для османов захват Скандинавии, Франции и Британских островов будет лишь вопросом времени. И прощай, европейская цивилизация. Нравится тебе эта перспектива?
— Ну конечно! Только от твоей Польши всё и зависит, — съехидничал Крапивин. — Сам говоришь, через двести лет ее и на карте не будет. И ничего, выживет Европа.
— Не только от Польши, — Но она — тот элемент, без которого будет нарушено равновесие. Жаль, что Чигирев этого так и не понял. А через двести лет Турция утратит своё могущество, погрязнет во внутренних проблемах и думать забудет о новых завоеваниях. Да и Россия укрепится. Войска Суворова помнишь докуда дойдут? А сейчас московские воеводы набеги крымских татар у столичных стен еле сдерживают. Так что, дружище, прежде чем нарушить равновесие, сначала продумай все последствия… А поскольку все последствия продумать невозможно, то равновесие лучше не нарушать. Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.
— Так что же, опустить руки и ничего не делать?
— У меня очень много дел, кроме исправления истории в худшую сторону.
— Деньги, бабы, выпивка? — процедил Крапивин.
— И это тоже, — усмехнулся Басов. — А еще — пресечение попыток всяких самозванцев погрузить этот мир в хаос и всеобщую войну.
Больше на протяжении всей дороги спутники не разговаривали. Они проехали несколько небольших местечек, несколько раз останавливались на привал, для чего Басов каждый раз выбирал отдаленные полянки. При этом фехтовальщик не освобождал пленника от пут, заставляя его слезать и забираться на лошадь, принимать пищу и спать со связанными руками. Крапивин понял: Басов боится, что он сбежит. Подполковник был в ярости, хотя старательно скрывал это.
«Тоже мне, чистюля нашелся, — в бешенстве думал он. — Пристроился здесь, в Польше, при дворе и теперь только обоснования выдумывает, чтобы не сражаться за свою собственную страну. Мало того, еще и за поляков воюет, чтобы ему самому жилось богаче да вольготнее. То, что эти самые поляки на Россию зарятся, ему плевать. Не знал, что он такой. Да и что я о нём знал? Что нас вообще по жизни связывало? Увлечение боевыми искусствами, да и только. И на те мы смотрели по-разному. Для меня это всегда был метод эффективнее сражаться с врагами, а для него — жизненная философия, собственная религия. Вот и докатился, что врагов своей страны поддерживает. Ничего, пан Басовский, меня ты не удержишь. Боец ты сильный, и от тебя мне сейчас не уйти. Дай только до твоей усадьбы добраться. На следующий же день сбегу. Уж я сделаю все, чтобы твои дружки до Москвы не дошли».