Самозванка
Шрифт:
Для одной из них — взбалмошной и непоседливой Юлии, блистающей в салонах светского Петербурга, все изыски нынешних модельеров были давно прочитанной книгой. Более того — за полтора столетия в мире моды свершилась не одна революция. И именно на хрупкие плечи воспитанницы аристократического заведения княжны Оболенской легла непосильная ноша. Увлекательная, заметим.
Другая — холодная и язвительная Анна, лепту внесла куда более скромную. Но от этого не менее яркую. Откровения от Coco Chanel были преждевременны для описываемой эпохи, но свежую струйку — сверкающую, восхитительную на вкус — в новый наряд внесли. Не стоит заблуждаться на этот
Поэтому, когда бостонская звезда модельного искусства («… я все понимаю, мой дорогой Доминик, но поймите и вы — очередь расписана не на один месяц вперед… даже супруга губернатора не имеет привилегий… так что прошу покорно меня простить, но я вынужден вам отказать… особа императорской крови?… ну, хорошо… только имейте в виду — цена будет выше обычной вдвое»)… так вот, когда местный портной постучался в дверь отставного лейтенанта королевских мушкетеров, то глазам обитателей усадьбы предстал вальяжный господин с благообразной седой бородкой, обрамляющей гордо задранный вверх подбородок. Ступал он чинно и важно, бережно неся подмышкой внушительный альбом с многочисленными эскизами.
Уже первые страницы, скрытые под тиснением антилопьей кожи, должны были поразить в самое сердце юную принцессу из заснеженной варварской страны. Но случилось наоборот. Любой художник, творец, в глубине души лелеет надежду на чудо. Что когда-нибудь, в обломках руды и горах песка ежедневного кропотливого труда мелькнет отблеск самородного золота. Свалится с неба в мозолистые руки.
И чудо свершилось. Поэтому поместье покидал совершенно иной джентльмен: это был суетливый старичок с восторженным взглядом и трясущимися руками, цепко прижимающий к груди листки желтоватого пергамента со штрихами угольных набросков. Драгоценный фолиант был небрежно и торопливо всучен вихрастому подмастерью, с трудом поспешающему следом.
Суматошной недели хватило едва-едва. Когда запыленная дальней дорогой коляска подкатила к губернаторскому особняку, наследницу русского престола уже ожидали. Нельзя сказать, что с нетерпением — скорее с жалостью (сильная половина) и торжеством едва скрываемого злорадства (из прекрасного числа приглашенных на бал). Модницы колониального Бостона в соперницах ее не числили заранее.
Виной тому был пьяный матрос английского фрегата, на борту коего и пересекла океан Злата. Неизвестно чем не угодила кривоногому британцу юная непоседа, но уже через час после швартовки все завсегдатаи портовой таверны знали мельчайшие подробности из жизни русской принцессы. И что костлява она, как старуха с косой (не за что приятно подержаться!), и что язык ее несносен и ядовит (пустынная змея и та милей!), и что щеки-то она не румянит, и белилами брезгует. И брови-то ее не щипаны, и ступает-то она по палубе как сухопутная утка… в общем, страшна эта девка русская и неказиста. На его, королевского матроса, просвещенный взгляд.
Словом, когда величественный дворецкий огласил прибытие очередной пары гостей, публика была подготовлена и ничего экстраординарного не ждала. Скорее наоборот. Почти двести голов синхронно повернулись к дверям с легким любопытством во взглядах.
— Шевалье Доминик де Брюэ… — хорошо поставленный баритон, которому
— Мисс Злата… — с некоторой заминкой объявил дворецкий, подслеповато щурясь на список и осуждающе шевельнув рыжими бакенбардами. Как ему удалось это выразить, неизвестно. Семейная мажордомская тайна, не иначе.
Мисс, так мисс. На лицах гостей не отразилось никаких эмоций. Если желает их варварское высочество побыть таинственной незнакомкой, то она в своем полном праве. В инкогнито игрались многие сильные мира сего. В голландских доках до сих пор ходят пересуды про плотника Питера. Иногда его еще звали херр бомбардир. Так что ничего удивительного. В кулуарах можно и посплетничать, но в глаза не выкажут даже намека — правила игры обязательны для всех.
Тяжелые двустворчатые двери с золоченым гербом Британской империи медленно распахнулись, и ожидание приглашенной богемы завершилось: во всем своем великолепии в полумраке проема возникла элегантная пара — стройный седеющий джентльмен и… здесь просилась фраза: ослепительной красоты (ничуть не лукавила Златка в шутливом упреке!) неземная богиня, с тоненькой ниткой жемчуга в причудливой прическе густых черных волос… но будем честны — то ли хозяин оказался скуп и прижимист, то ли экономка сэкономила на свечах, но гости увидели лишь изящный силуэт. Правда, кое-что рассмотреть они успели. Не солгал матрос в таверне: ни румян, ни белил, ни напудренного парика. Но отчего-то вдруг в прохладной зале сделалось невыносимо душно и жарко. В наступившей тишине пара сделал шаг вперед.
Цветные веера засверкали иероглифами китайских искусников в руках бостонских девиц. И тех, что на выданье, и тех — что уже. Засверкали с утроенной силой, словно пытались развеять ненавистный глазу мираж. Строгие тугие воротники парадных гвардейских мундиров сжали набрякшие шеи доблестных офицеров британской армии, не давая вдохнуть ставший внезапно горячим воздух.
— В ледниках запасы проверить надо, — озаботился вдруг хозяйством де Брюэ. — И винный погреб освежить.
— Боитесь нежданных визитов? — догадалась Златка. Де Брюэ молча кивнул в ответ. Еще один шаг.
Свет тысячи свечей черненой серебром люстры неаполитанских мастеров ласково скользнул по матовой коже, осветив алые пухлые губки, и отразился веселой насмешкой в слегка сощуренных прекрасных глазах. И другой.
Едва слышимый многоголосый «ах», скорее похожий на стон, несдержанно прошелестел по зале, заставив испуганно дрогнуть пламя свечей. Тени в панике метнулись по стенам, и на миг показалось, что величественные портреты английских королей одобрительно подмигнули в ответ. Королевы нахмурились.
Холодный взгляд со стороны заметил бы, что у многих лордов, приглашенных на бал, есть невольницы, мало в чем уступающие таинственной незнакомке. Но не было на приеме холодных взглядов. Были восхищенные, изумленные, ненавидящие… Словом, любые, но не безразличные.
Настоящая красота сродни драгоценному камню. Она сама по себе вызывает восторг и обожание, но если ее — красоту — заключить в достойную оправу, то она способна засверкать новыми, невиданными гранями, и заструиться в переливах разнообразных оттенков. В общем, выразимся коротко: колониальный Бостон был завоеван без единого выстрела.