Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь

Анчаров Михаил Леонидович

Свита у Глеба была сметливая, и если нынче почему-то нужны широта и вольное общение с проблематикой, то умные люди сориентируются быстро и успеют занять ключевые посты, пока узколобые мух-мухают. В общем, картину они себе представляли довольно правильно, если не считать малости - они путали талантливость с хлестаковщиной.

Это и пытался объяснить им Сапожников, успевший и тут вызвать раздражение, их раздражало то, что он не имел права на мысли, которые высказывал. Потому что для носителя истины он выглядел до безобразия несерьезно.

Он

привык к этому и уже почти не обижался. Серьезность нужна, респектабельность, и, главное, нужно твердо знать, откуда почерпнуты эти идеи, из какого авторитетного источника. Иначе не может быть. Не может быть - и точка. Это главный признак. Не может быть, чтобы крестьянская девка в средние века спасла Францию, не может быть, чтобы полуграмотный актер написал "Короля Лира", не может быть, чтобы на Карпатах полудикий певец написал поэму о пограничной стычке давно забытого князя, в которой заключены идеи мировой истории следующей тысячи лет и мировой литературы.

И все-таки его не гнали, потому что всегда хотели куда-нибудь приспособить.

И даже посылали встретить Глеба, мягкого человека, которого все любили, он был свой и определенный. Глеб приезжал скоро.

"…Потом, когда мне было уже четырнадцать лет, мой отец подыскал мне невесту хорошего рода, чтобы если боги благословят - сочетаться браком, когда нам минет шестнадцать. В этот год было явление. Над горизонтом стояла звезда с хвостом, подобным сирийскому мечу, потом пропала. Пришел скиф, имени его я тогда не знал, друг одного вольноотпущенника из гавани, владевшего хлебными складами. Он сказал, что Понтийский царь разбил войско скифов. Знал ли я, что судьба сведет меня с царем Митридатом и начиная с того давнего дня, когда пришел этот пегобородый скиф, и до сегодняшнего судьба моя будет судьбою щепки, попавшей в водоворот.

Будь проклят тот день моей жизни, когда я вмешался в разговор старших и сказал пегобородому, что слышал, будто не сам царь Митридат разбил скифов, а Диофант, его полководец. Будь проклят тот день, когда пегобородый скиф, про которого иные говорили, что он фракиец, посмотрел на меня и спросил вольноотпущенника: "Кто этот юноша"? И вольноотпущенник ответил: "Это Приск, сын Приска. Он разумен, знает меру и счет и письмо и тверд в слове. Ты можешь положиться на него, Савмак".

У нас в Пантикапее тот год правил царь Перисад, слабый человек…" - Боже мой, - сказал Аркадий Максимович.
– Боже мой!.. Все сходится… Я так и думал… Это Савмак…

–  Аркадий Максимович, очень трудно работать, - сказал реставратор.
– Вы все время дышите мне в шею.

–  Вы не представляете, - сказал Аркадий Максимович.
– Это Савмак…

–  Я вот чего не пойму, - сказал Сапожников, который опять сидел на подоконнике.

–  Если на Чукотке останкам человека двадцать тысяч лет, а на Аляске в Америке - тридцать тысяч лет, то почему же говорят, что человек пришел в Америку с Чукотки, а не наоборот.

–

 А откуда он тогда взялся на Аляске?
– спросил Аркадий Максимович.
– Придется предположить, что с другой стороны Америки, с какой-то суши в Атлантике.

Мифическая Атлантида? А это для всех нож вострый.

–  А почему?

–  Никаких прямых доказательств.

–  Что значит прямых?
– спросил Сапожников.
– Материальных, что ли?

–  Да.

–  А косвенные?

–  В основном мифы, сопоставления культур по обеим сторонам Атлантического океана, некоторые геологические данные… В общем, мифы.

–  Интересное дело, - сказал Сапожников.
– С каких пор на следствии разбирают одну версию?

–  Ну, это в кино проверяют все версии, - сказал Аркадий Максимович.
– В науке все тоньше. Темпераменты. Авторитеты.

–  Ладно. Об этом потом, - сказал Сапожников.
– Значит, доказательства надежные только материальные?

–  Они неопровержимы.

–  Ну да? А шведская спичка?
– сказал Сапожников.
– Рассказ Чехова. По спичке искали убийцу, а нашли прохиндея, которого любовница в бане заперла. И потом - почему мифы после Шлимана, который Трою откопал, считаются ненадежным источником?

–  Этого никто не знает, - сказал Аркадий Максимович.
– Религия все-таки.

Много людей примчалось в Пантикапей в то лето буйного ветра. И Аркадия Максимовича совсем оттеснили - как казалось. Но Сапожников заметил, что Аркадий Максимович сам тушуется и уходит в тень, когда вся археология допрашивала бульдозериста Чоботова - да что, да как, да где лежали черепки от того греческого горшка, да кто первый увидал те черепки.
– Чоботов или, может быть, Мишка Грек, непутевый мужчина?

А Мишке Греку попервоначалу понравилось, что вокруг него такой шухер, но потом и он сник.

–  Аркаша!
– кричал он Аркадию Максимовичу поверх лысых и кудрявых голов.
– Чего они хочут от меня! Я уже раскололся давно! Гражданин доктор наук, не тискайте меня. Не брал я те черепки, их Вася Чоботов выколупал своим могучим бульдозером из глубин земли, а я в другую сторону глядел! Товарищ участковый, подтвердите, что я уже полтора года правдивый.

–  Не хулигань, Миша, не хулигань, - говорил начальник.
– Я тебя вот как знаю.

–  Аркаша!
– кричал Миша Грек.
– Выручай! Прошу как специалист специалиста!

Но Аркадий Максимович уходил в тень и вел себя странно.

–  Что с вами, Аркадий Максимович?
– спросил его Сапожников.
– Почему вам не нравится вся эта история?

–  А вы не допускаете, что это подделка?
– спросил Аркадий Максимович.

И посмотрел на Сапожникова неподвижными глазами Вот так номер:

–  Я не археолог, - сказал Сапожников.
– А вы допускаете?

Аркадий Максимович не ответил, а все только смотрел.

–  Я разговаривал с реставраторами, - сказал Сапожников, - их пока ничего не смущает.