Самсон для ехидны. Последний шанс
Шрифт:
– Раздевайтесь. – Перед нами открывается дверь, видимо, ординаторской. – Вещи в шкаф, на ноги бахилы, я подожду в коридоре.
Стол, стулья, шкафы. Чайник, раковина, зеркало. Стандартная обстановка, как в любой из городских больниц.
– Неплохо, – оглядывается Романовская и поворачивается. – Спасибо за экскурсию, мне пора.
Отпустить сейчас? Вот так просто?
– Не уходи. – Тихо и серьёзно, в то время как рука удерживает её за запястье. – Пожалуйста.
– Самсонов, силой заставишь
– Нет, но… ты нужна мне. – Взгляд – глаза в глаза. Пронзительный. Испытующий. – Ты. Мне. Нужна.
– Рехнулся?
– Да. – Просто и легко. Так же, как положить ладонь ей на талию. – Из-за тебя, из-за нашего ребёнка. Сразу после той ночи, которую всё ещё не могу забыть.
– Ты переигрываешь, Самсонов, и это уже даже не смешно, – недовольно качает головой Романовская и пытается высвободиться.
– Не смешно, – вздыхаю и приподнимаю её голову за подбородок. – Ни это, ни то, что мне приходится тебя уговаривать, но я готов. И… ты ничего не теряла?
– Нет. – Снова раздражается она. – Если ты думаешь, что этот спектакль…
Брелок-рука, которую я достаю из кармана куртки, заставляет её прерваться на полуслове. И даже вырываться Романовская прекращает.
– Узнаёшь? – Качнув на пальце Хамсу, я ловлю её в кулак. – Или?..
– Отдай! – Чужая ладонь накрывает мою руку. – Ты ещё и клептоманом заделался?
– Всего лишь нашёл. На полу. А что, важная для тебя вещь? – Брелок возвращается в карман.
– Я придушу тебя, Самсонов! – рычит Романовская.
– Обязательно только сначала… Олесь, дай мне шанс. – Прошу, обхватив её лицо ладонями. – Последний шанс доказать, что мне не наплевать. Ни на тебя, ни на него. – Одна рука спускается ниже и осторожно накрывает её живот.
– Это какой-то бред! – фыркает Романовская, уходя от обоих прикосновений.
– Может быть, но почему не попробовать? Рискнуть и, возможно, выиграть.
– Тебя? – хмыкает Романовская.
– Нас.
И что-то в этом «нас» цепляет даже меня.
– Для начала давай просто доверимся профессионалу? – Сомнение в её глазах уже можно считать победой. – Саша хоть и… юморист, но своё дело знает. Разреши мне увидеть своего ребёнка. Ведь моего?
– Твоего, – с кривой ухмылкой признаётся Романовская. И долго молчит. – Хочешь убедить меня, что ты его хочешь? Попробуй. Только не ищи потом оправданий.
– Не буду, – звучит как обещание. Тем более веское, учитывая, как быстро она согласилась.
– И отдай брелок!
– Нет.
– В смысле нет? – Романовская в одно мгновение оказывается рядом. – Самсонов, что за игры?
– Никаких игр, но брелок я отдам тебе только после ужина. – И снова бешенство в синих глазах. – Должен же я как-то убедить тебя в своих намерениях.
– Хор-рошо.
«С-скотина», – так и читается во всём
– Теперь можно и раздеться. Подозреваю, Саша нас уже заждался.
Вот только, в отличие от меня, одним движением расстегнувшего молнию, Романовская не торопится.
Хуже того, она мстит.
Потому что пальцы с бесцветным аккуратным маникюром как будто с удовольствием тянутся к узлу пояса, медленно освобождая один конец. При этом снова ехидные, глаза прямо и открыто смотрят на меня. А узел продолжает развязываться, и очень оригинально продолжает. Медленно. Чувственно. На грани.
Обхватив пояс ладонью и проходя скользящим движением до самого кончика…
Самсонов, очнись. Она даже пальто ещё не сняла.
Под которым ничего специфического – плотно сидящие джинсы, топ, вязаная кофта, застёгнутая на три нижние пуговицы. Самое то, чтобы бегать по стройкам.
И этот вопрос нам бы тоже обсудить, но его можно перенести и в более располагающую обстановку. Которая в моём мозгу уже ассоциируется с чем-то волнующим, но звонок прерывает оригинальный стриптиз и мои фантазии.
А дисплей высвечивает имя, в сравнении с которым вся реальность – ничто.
– Да?
Больница? Романовская? Всё мгновенно становится нелепым и ненужным.
– Кир, Сашка в тюрьме. – И если поначалу важен лишь её голос, спустя мгновение до меня доходит смысл слов. – У меня Алинка температурит, Вадим в командровке, и мне просто некому больше позвонить! Прости, если отвлекаю…
– Подожди, Кир. – Сумбур в голове начинает приобретать хоть какие-то формы. – Ещё раз, что случилось?
– Только что звонили со Степана Разина, знаешь, где ещё…
– Дальше.
Дверь. Коридор. Удивлённый взгляд Киренского.
– А что дальше? – прерывисто вздыхает она в трубку. – Сказали, что Сашку поймали где-то в центре города за «совершением административного нарушения». Просили приехать и разобраться, а я, как назло, сегодня одна. Ещё и эта простуда… – Пока Кира молчит, я успеваю выйти из больницы и сесть в машину. – Кир, я знаю, что ты занят и, если ты не можешь…
– Прекращай. – Хреновее развода с ней может быть только вот это «если ты занят». – И успокойся, я заберу его.
– Ты уверен?
– Если ты забыла, я всё ещё его отец. – Даже если откровенно хреновый. – Я буду там через десять минут, разберусь и наберу тебя.
– Спасибо! – с облегчённым выдохом. – Я позвоню Вадиму, может, дозвонюсь.
Отключиться гораздо безопаснее, чем объяснять в каком гробу я его видел. Обидится. И снова исчезнет на несколько месяцев, если не на полгода. Плавали, знаем. И Кира знает, поэтому по максимуму избегает любых подробностей своей новой счастливой жизни.
С тем, кто отобрал у меня жену за какой-то грёбаный месяц!