Самурай из Киото
Шрифт:
За поворотом, между пыточной башней и Карамора, начиналась галерея «Живого тростника». Перепуганные гвардейцы Субэоса скрывались в цитадели. Обычно крикливые, на этот раз они почему-то не подбадривали себя воинственными криками, что было, в общем-то, плохим знаком: то ли карабиды применили военную хитрость, то ли просто испугались, но это едва ли.
Стоило ступить на половицы, как они зашептали: «Ших-х-х… Берегись… берегись…» Натабура покрылся холодным потом. Казалось, тростник на ширмах шевелится сам по себе и, главное, повелевает:
Квай, не поддавшийся общему порыву, заступил дорогу. Он походил на огромную обезьяну с долотообразными зубами и такими длинными руками, что они волочились по полу. Его голова упиралась в потолок, и ему приходилось сгибаться в три погибели.
Натабура мгновенно выхватил лук и приготовился к стрельбе.
– Дай нам дорогу, и я не убью тебя! – крикнул он, принимая квая за охрану Караморы. – Кими мо, ками дзо!
Вдруг Юка зашипела:
– Встань на колени! Встань! Это посланник Бога Тэндзин.
Хоп? Натабура нехотя повиновался, опустив лук и приклонив колено. В это время в Карамора стали бить в отайко – большие барабаны, что означало тревогу самого высокого уровня. Им вторили по всей округе цудзуми – барабаны поменьше.
– Вам не пройти! – произнес квай таким низким и трубным голосом, что галерея «Живого тростника» закачалась, тростник зашелестел, а Натабура ощутил нестерпимую боль в животе. – Даже несмотря на твои навыки, – добавил квай, – и голубой кусанаги.
– Кими мо, ками дзо! – только и сумел выдавить из себя Натабура, – откуда он знает меня?
Юка на него шикнула:
– Молчи!..
Даже Афра все понял и не ринулся очертя голову на чудовище, а присмирев, лег рядом. Натабура ткнулся носом в подушечки его лап и ощутил запах, похожий на аромат копченостей – такой вкусный, что им можно было закусывать. А Афра заглядывал ему в глаза, словно вопрошая: «Скажи, что сделать, и я сделаю». То, что он бросится на квая по первой же команде, Натабура даже не сомневался. И вообще, ему, кажется, повезло с псом. Такие собаки часто становятся друзьями на всю жизнь.
– Лежи… лежи… – прошептал он и положил ладонь на голову пса.
Афра утвердил морду на лапах, но уши не опустил и следил за кваем, поводя глазами, так что задиралась то левая бровь, то правая.
– Богиня солнца Аматэрасу напоминает, что вы должны выполнить свою миссию, – прогудел квай.
Натабура недоуменно оглянулся: о какой миссии идет речь? Если о Карте Мира, то я ни при чем. Я иду домой и больше никуда не сворачиваю. А если требуется убить зеленую лягушку – Субэоса, то надо подумать. Дело хлопотное, непростое и опасное. Мелькнула мысль об Афра, за которого он теперь в ответе.
Юка все поняла. Мало того – она словно уловила его мысли, сделала круглые глаза, умоляя помолчать. Ладно, подумал он, пряча улыбку. Помолчу. Покукую. Подумаю. Сделаю вид, что ничего не понял. Вдруг она привыкнет командовать? А командовать должен мужчина.
Тут из-за поворота появился Язаки и задал вполне естественный вопрос:
– А чего вы разлеглись, как тюлени?
Потом увидел чудовище, присел, ойкнул, забыл о своих болячках и полез под ширмы, которые зашевелились, оживая. Квай не обратил на суету никакого внимания. Он вообще больше напоминал духа сна, чем живое существо из крови и плоти. Наверное, он просто должен был выполнить миссию и исчезнуть. А ты отдувайся. Думай, как выполнить.
Отайко и цудзуми звучали все громче и отчаяннее, словно призывая население города Думкидаё на последний бой.
– Велено передать, что в третий – последний раз – мы не можем рисковать. Поэтому возьмите, – квай снял с себя и кинул им уцухата – кимоно из ткани, которую ткали только темными безлунными ночами.
С этими словами он, пятясь и сгибаясь в три погибели, развернулся и был таков: растаял, прежде чем сделал три шага.
Уцухата была огромная. Ее хватило бы на добрый десяток человек. Афра недовольно заворчал – от нее воняло козой и плесенью. Видать, она долго пылилась в кладовке у какого-нибудь Бога.
– Язаки… – тихонько позвал Натабура с опаской оглядываясь туда, откуда могли появиться карабиды. Странно, что они все еще прятались.
– Я не хочу… – дернул Язаки ногой из-под ширмы. – Я боюсь!
– Он ушел, – сообщила Юка. – А нам пора.
Даже Афра с возмущением стал сопеть и пыхтеть. Он понимал, что без Язаки никто никуда не тронется.
– Врете, – Язаки высунулся и огляделся, а потом быстро, мелькая пятками, пополз назад в пыточную башню, где вовсю трудились духи крови и особо резвый кэри.
– Никуда я не пойду. Я хочу домой!
– Стой! – Натабура поймал его за ногу. – Нам туда!
Висячая галерея раскачивалась все сильнее и сильнее, а тростник на ширмах казался} настоящим: «Ших-х-х… Берегись… берегись…»
– Не хочу! – брыкнулся Язаки. – Я голоден!
– Я обещаю тебе, что не взойдет еще солнце, как ты набьешь свое бездонное брюхо.
– Что, накормишь? – недоверчиво спросил Язаки, взглянув на Натабуру с тайной надеждой.
Его рот походил на ярко-пунцовый цветок банибана, а пальцы – на гнилые бананы.
– С царского стола, – заверил его Натабура, стараясь не думать о еде, хотя порой в голове возникали самые соблазнительные картинки: жареная рыба или огромный кусок мяса на мозговой косточке. Он бы съел сейчас все, что ему подсунули бы, – даже салат «кыш-кыш».
– Не… я туда не пойду. Я знаю, чем это пахнут! – для наглядности Язаки с возмущением ткнул Натабуру в лицо растопыренными ладонью. – Во! – мол, видал!
– Хорошо, возвращайся, – терпеливо, как с подростком, которого надо обмануть, сказала Юка. – Иди, духи-хонки живо обсосут тебя с ног до головы.