Самурай из Киото
Шрифт:
На перевале нас уже ждал кэнза – учитель Акинобу – высокий худой человек с веселыми глазами. Он внимательно посмотрел на меня – испуганного, замерзшего и притихшего. Что-то сказал отцу, который в свою очередь погладил меня по голове, и мы пошли по горной тропе. Одной рукой он держал меня за руку, а в другой нес вещи. Напоследок я оглянулся – таким несчастным я никогда не видел своего отца. Так кончилось мое веселое, беспечное детство, а началось нечто удивительное, о чем я и не подозревал и никогда бы не узнал, останься жить во дворце. Скорее всего, к этому времени меня не было бы в живых: род Тайра проиграл, его сторонники от мала
Учитель Акинобу не был дзэнским монахом. Он был отшельником, ступившем на путь постижения истины. Его грызла неизбывная страсть к чтению, а его подвиги славились далеко за пределами провинции. Теперь-то я припоминаю, что он приезжал к нам во дворец. Но только через год, все обдумав, он дал согласие на мое воспитание. Содержался ли в этом какой-то тайный Знак и выбирал ли он меня, я не знаю. Он мне ничего не говорил до самого последнего дня, когда мы расстались с ним на пороге храма и я уплыл на войну, как подобает всем самураям. Однако накануне моего отъезда подарил самый дорогой подарок, который мог сделать – волшебный голубой кусанаги.
Если бы я помнил весь первый день до конца, я бы, наверное, рассказал тебе, что, не доходя озера Хиёйн, мы остановились на привал и что я, сморенный дорогой и впечатлениями, уснул на руках учителя Акинобу. Проснулся уже в лодке посреди озера, на котором стоял плавучий Храм Воды – Курама-деру, а к нему вели ворота Эда. Все смешалось в этот первый день. Но я понял, что ворота Эда открывались только по воле учителя Акинобу. Другим путем в храм попасть было невозможно. Всякий, кто пытался доплыть до храма в лодке ли или каким-либо другим способом, тонул в страшных водоворотах и волнах. А сам храм Курама-деру охранял водяной буси царства господина Духа воды Удзи-но-Оса каппа – принц Мори-наг, и демон Мё-о. Ворота Эда открывались по короткой молитве: «Наму Амида буцу!» Створки распахнулись, а из-под поникшей ивы подплывала лодка.
Первый раз дорога к Храму Воды казалась мне длинной-длинной, как долгий-долгий сон, и я мечтал проснуться в собственной постели, а на самом деле вокруг была вода и берега с пышными деревьями леса Туй.
На следующий день учитель Акинобу стал обучать меня миккё – общению с демоном Мё-о. Для этого существовала норито – молитвословие. После каждого норито учитель Акинобу ударял в колокол до-таку. Колокол висел на священном дубе Яёй, а сам дуб стоял в чаще леса. Только через год я научился звонить самостоятельно, стоило лишь произнести три первых слова. Даже у учителя Акинобу так не получалось. «Вага окано демону», дальше я себя не утруждал: «воды нашего озера». Звонил колокол, предупреждая Мё-о, и можно было смело нырять, или плыть в лодке, или просто бродить по берегам.
Первый год учитель Акинобу посвящая меня в таинства озера Хиёйн и его окрестностей. Там имелись такие места, куда без определенной молитвы войти было невозможно – особенно к священному дубу Яёй.
Я оказался способным учеником и гордился этим. Моя гордыня раздувалась по мере того, как я познавал мир силы. Очень скоро мне стало казаться, что я на высоте. Выше даже, чем учитель Акинобу. Во-первых, у меня все получалось. А во-вторых, я был неутомим, как серна, быстр, как ветер, гибок, как пантера, и ловок, как обезьяна. Так думал я. А учитель Акинобу терпел меня, не ломая, а лишь ожидая, когда я пойму, что к чему. Но я не понимал. Я был глуп и самонадеян, как любой подросток.
Однажды он отправил меня в монастырь Конгобудзи отнести письмо. Дорога, пролегающая через три долины и вдоль морского берега, должна была занять световой день. Я был королем боя и умел драться хоть с десятью противниками. Я легко преодолел два перевала и к часу лошади спустился на берег. Еще издали я увидел рыбачью лодку и три хилые фигуры, которые выгружали улов. Когда я подошел поближе, то подростки вороватого типа, каждый из которых был ниже меня на голову, заступили дорогу, и произошла стычка. Двоих я свалил без особого труда, а третий ударил меня по голове, и я очнулся лишь под вечер, конечно, без письма, без оби и босой. Пришлось вернуться домой. До рассвета я прятался в кустах, стараясь отмыть следы крови и грязи. И только в сумерках, пристыженный, появился на пороге Курама-деру. Стоило учителю Акинобу бросить взгляд на меня, как он все понял:
– Они были сильнее?
– Нет, – ответил я, бесконечно стыдясь своего вида.
– Они были ловчее?
– Нет… – еще ниже опустил голову я.
– Они были умнее?
– Нет… – густо покраснел я, и мне расхотелось оправдываться.
– Тогда ты сам виноват. Заметил ли ты у третьего палку?
Я подумал и вспомнил: действительно, третий выпрыгнул из лодки в тот момент, когда двое уже лежали на песке, в руке у него мелькнуло весло.
– Почему ты не обернулся к нему? Потому что посчитал его слабым и хилым. Правильно?
– Правильно… – признался я, боясь признаться еще и в том, что презирал деревенских, ибо они были тщедушными и тупыми.
– Ты нарушил все принципы боя: во-первых, не слушал меня, потому что в последнее время возгордился, во-вторых, презрел соперника еще до боя, в-третьих, остановился, чтобы посмотреть, как они падают.
– Да, учитель! Этого больше никогда не повторится, – я был поражен его глубокомыслием.
– Запомни еще раз: любой человек опасен тем, что может обладать скрытым преимуществом, которое ты в первый момент можешь и не распознать. Поэтому никогда не дерись без надобности, но не останавливайся, если началась драка: один удар – один взгляд, и переход к следующему противнику. С этого дня я буду обучать тебя скрытым вещам и подводить к пониманию внутренней глубины явлений – югэн.
– Каких? – спросила Юка, сравнивая с тем, чему обучал ее отец.
Она его так любила, что каждое слово «отец» отражалось в ней болью.
– Например, он сказал: «Ты должен научиться рычать так низко, как рычит тигр».
– Как это? – удивился я.
Тогда он показал киай: зарычал, как тигр, выходящий на охоту. Меня охватывал безотчетный страх. Я упал и готов был умереть. Однако сколько я ни пытался повторить, у меня ничего не получалось. Только сейчас я приблизился к подобию рыка учителя Акинобу. Но у меня еще нет голоса. Поэтому я не применяю киай.
– Покажи, как это делается? – попросила Юка.
– Боюсь, что проснутся все окрестные дома.
– А ты тихо, – засмеялась она так, что сердце его сладко екнуло.
– Нельзя сделать наполовину то, что действенно в полную силу. Ты ничего не поймешь.
– Покажи, – попросила она.
Тогда он попытался. Но уже знал заранее, что ничего не получится, и его рык скорее был похож на визг тигренка.
– Я тебе верю, – сказала она, затыкая уши. – Но когда у тебя будет настоящее желание, ты мне все-таки покажешь тигриный рык.