Самвел
Шрифт:
Он достал из-за пазухи перстень армянской царицы и положил его на стол, говоря:
— Временное верховное управление, которое предложил основать Самвел, и с чем мы все согласны, с этой минуты нужно считать утвержденным. Бог Трдата и отца нашего Просветителя да укрепит наше предприятие! Защита веры, народа и отчизны и жертвы для их спасения — пусть станут отныне нашим боевым девизом. Я убежден, что если победа окажется не за нами, мы сумеем погибнуть с честью!
Он остановился и после минутного молчания продолжал:
— Я выеду отсюда утром вместе с Месропом. Ночь еще глубока, времени хватит. Пусть Месроп займется необходимыми указами, которые следует разослать влиятельным нахарарам. На этих указах будут печати царицы и наши печати. А где мы сосредоточим наши главные силы, об этом ты, Мушег, подумай. Ты более сведущ в ратных делах.
— В замке Артагерс, — ответил Мушег.
— Я того же мнения, — сказал Партев. — Арарат — сердце Армении — должен быть защищен. Потеряв его, Армения потеряет и жизнь… Пиши, Месроп, — обратился он к секретарю и стал диктовать имена наиболее знатных нахараров.
Месроп взял перо и пергамент.
В эту ночь в замке не спали не только в палатах Мушега Мамиконяна. Княгиня Тачатуи сидела в своей комнате на высоком сиденье, а у ее ног на полу съежился какой-то маленький человек. Он держал лист пергамента на коленях и писал; время от времени он поворачивал свое сухое лицо с узкими глазами к госпоже с вопросом:
— Что писать дальше?
Окончив два письма, он положил их перед княгиней со словами:
— Вот это письмо к князю Меружану, а это к господину моему, князю Вагану.
Княгиня собственноручно перевязала письмо к супругу.
XVII. Совет женщины
На другое утро, несмотря на дождливую погоду, Саак Партев и Месроп рано выехали из замка Вогакан, простившись предварительно с княгинею Тачатуи. Просьба княгини, даже ее слезы не в состоянии были удержать хотя бы на день упрямых гостей и дать ей возможность проявить свою глубокую «дружбу» и «гостеприимство».
Самвел поехал проводить гостей до ближайшего места отдыха. Вечером он должен был вернуться обратно.
После отъезда гостей князь Мушег, оставшись один, решил привести в порядок домашние дела ввиду того, что и ему скоро предстояло выехать из замка. Предавшись со всей энергией, всеми помыслами, делам родины, он забыл о доме. Лишь теперь в нем проснулась эта забота. В нем, спарапете и полководце, боролось чувство долга перед родиной с чувствами мужа и отца. Он должен уехать. Кто знает: быть может, он никогда не вернется. Каково тогда будет положение его беззащитной семьи? Кому ее поручить? На чье попечение оставить? Он должен был сразиться с врагом, но ведь главный враг находится у него же дома. Он не сомневался, что как только начнется пожар войны, мать Самвела выдаст его детей и его жену персам, и их уведут в качестве заложников для того, чтобы сломить отца.
Будущее со всеми ужасами предстало перед ним. Ему было понятно хитрое распоряжение персидского двора: пленить семьи видных нахараров Армении и содержать их в особых крепостях. И это будет осуществляться руками Меружана и отца Самвела. Цель была ясна. Они хорошо рассчитали, что отцы будут находиться в войсках, а семьи останутся дома. Захватив семьи, они укротят нахараров, дав им почувствовать, что всякое неповиновение может подвергнуть опасности жизнь их детей и жен.
И, конечно, прежде всего они устремят свое внимание на семью Мушега, спарапета Армении!
Такими невеселыми думами был занят Мушег, когда, отворилась дверь и вошла его молодая жена. Служанка несла за нею толстенького мальчика.
— Па, па… — послышался лепет ребенка, протянувшего маленькие ручонки к отцу.
Отец подошел, взял ребенка из рук няни и прижал к своей груди.
Проводя всю ночь с Сааком, Месропом и Самвелом, он со вчерашнего дня не видел жену. Она пришла проведать его.
Держа ребенка, князь сел в кресло, а жена стала перед ним, с глубокой радостью наблюдая за игрой отца и сына. Отец прикасался пальцем к пухленьким щечкам малыша, а тот при этом весело смеялся, открывая свой маленький ротик.
— Со вчерашнего дня он кой-чему научился, — весело сообщила мать.
— У моего ягненочка всегда какие-нибудь новости! — сказал отец, лаская светлые волосы сына. — Чему же он научился?
Мать обратилась к служанке, которая стала на колени перед маленьким Мушегом и стала показывать его новые шалости. Она наклонила голову и, закрыв глаза, сказала:
— Мушег, бай-бай!
Малыш тоже закрыл глаза, положил головку на грудь отца и притворился спящим. Но ему быстро надоела эта игра. Он открыл глазки и засмеялся.
— Ах, бесенок, — сказал отец, сжимая его в объятьях, — она обманывает тебя, а ты — ее?
Мальчик, точно обидевшись на замечание отца, ловко перевернулся и протянул ручонки к матери.
Мать взяла ребенка и сказала с усмешкой:
— Ты не умеешь играть с ребенком.
— Я ему надоел, — сказал отец, и на его веселом лице промелькнула грусть.
Жена это заметила.
Но живой ребенок вскоре заскучал на руках у матери и стал тянуться в сторону няни. Мать передала ей ребенка, сказав:
— Унеси его!
Малыш теперь успокоился, он был в привычных руках. Из передней послышался его голосок — последнее «аю, аю», детский прощальный привет, вызвавший вздох отца, лицо которого стало еще более грустным.
Когда супруги остались одни, жена с любовью посмотрела на мужа и спросила:
— Ты сегодня очень бледен, Мушег; верно, не спал всю ночь?
— Откуда ты знаешь, что я не спал? — спросил князь.
— Я несколько раз ночью выходила смотреть на твои окна: всю ночь у тебя был свет. А ведь ты не привык спать при свете.