Самые близкие

Доронина Слава

Сил мало, я вся отдалась эмоциям, но тем не менее сжимаю кулаки и требовательно бью Ковалёва по ключице.

— Никогда и ни за что я бы не хотел стать источником твоей боли. После того моря слез и переживаний, которые выпали на твою долю в мое отсутствие, я бы даже порог вашего дома не переступил, если бы знал, к чему это в итоге приведет.

Едва сдерживаюсь, чтобы снова не заплакать. В груди щемит. Боли очень много, но я больше не хочу таскать эти неподъемные острые камни, которые ранят изнутри.

— Мог хотя бы ради приличия соврать…

Пытаюсь

отстраниться, но Андрей не дает. Я умоляюще смотрю на него, шепчу, чтобы отпустил, однако Ковалёв лишь отрицательно качает головой. Опять стискивает в объятиях и утыкается носом мне в шею.

— Не хочу врать, Яна. Да и зачем думать о том, чего уже не изменить? Я тебя тронул, переступил порог твоей спальни, и теперь у нас есть дочь. Которая обязательно поправится и будет жить. А я буду рядом с вами. Даже если ты этого больше не хочешь.

18 глава

Я тянусь за новой сигаретой, но Матвей отбирает пачку и швыряет ее на приборную панель.

— Все, достаточно. И так половину уже выкурил. Зрачки по пятаку, пальцы трясутся. Остановись.

Но мне мало. Запах Яны до сих пор чувствую, давлюсь им, и футболка кажется мокрой от ее слез, хотя давно уже высохла.

Запускаю пятерню в волосы и сижу так какое-то время, вглядываясь в одну точку. Ощущение такое, словно у меня перебило оставшиеся нервные клетки. Под ребрами не просто болит, а ломит от того, как сжимается сердце, когда воспроизвожу в памяти взгляд дочери. В нашу последнюю встречу у Яны даже живота толком не было видно, а сегодня я смотрел на Алину, трогал ее и не мог уложить подобное в голове. Неужели так бывает в жизни?

Следом приходит еще одно воспоминание. Безразличное лицо Натали, когда я сказал ей, что наш сын не выжил. Отчетливо помню, как она пришла в себя после сложного кесарева сечения, пустоту в ее глазах, а потом — звонок знакомому, чтобы тот привез ей дурь в больницу. После, блядь, всего, что она пережила. Зная мое отношение к наркотикам, которые в итоге стоили жизни ни в чем не повинному ребенку. В тот момент мне как будто сердце второй раз вырвали.

— Так, брат, понятно, — шумно вздыхает Матвей. — Нужна мощная перезагрузка. У меня есть на примете бар с хорошей выпивкой. Поехали?

— Нет, — отвечаю твердо. — Никаких баров. Хватит с меня скандальных историй. Отвези к деду в больницу, а дальше я сам. На такси.

Все так же больно после смерти сына, но встреча с Алиной вдохнула силы. Будто получил разряд тока, и погасшая надо мной лампочка снова загорелась, замещая мрак внутри светом и надеждой. Больше не чувствую себя многовековым стариком с выдранной душой.

Правда услышанные от Яны признания едва не добили. До звонка Регины я хотел дать себе время пережить горе, собраться с духом и мыслями, решить вопрос с судимостью. Яна бы доносила ребенка, и потом я попытался бы добиться ее расположения. Но пару дней назад получил мощный удар в грудь словами, что Алина на самом деле моя дочь. Земля снова ушла из-под ног.

— Без такси. Я тебя подожду. У меня

сегодня как раз выходной. А хочешь, у тебя в квартире посидим? — предлагает Матвей.

— Один хочу побыть, — отрицательно качаю я головой и достаю телефон.

Набираю СМС помощнику деда. Пишу, что завтра подъеду, и прошу свести с каким-нибудь толковым юристом, чтобы я мог вкратце обрисовать свое положение и узнать, получится ли без серьезных проблем и последствий вернуться обратно.

Спортивную карьеру не было в планах завершать, но, если вопрос встанет ребром, выбор будет не в ее пользу. Я хочу быть рядом с Яной и Алиной столько, сколько позволит моя ситуация. Либо вообще забить на возвращение домой и больше не выезжать за пределы России.

— Кстати, с бумагами у нас полная засада. Сорвем сроки, и пиши пропало. Что будем делать?

— Завтра съезжу в город. Валентин Петрович сделает новую доверенность, я сейчас не могу от своего имени ничем здесь заниматься, а дед нескоро выйдет из больницы. Тебе придется одному завершать проект. Я пока не в ресурсе. Подключусь позже.

— Приходи в себя, будь с дочкой. Сам все решу. Дергать никого лишний раз не хотел, но мы просираем кучу бабок...

— Хорошо, Матвей. Всё сделаем.

Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья. Мысли, конечно, совсем не о работе. Да и достижения в спорте отошли на второй план. Не представляю, с чего начать собирать себя по кускам, чтобы стать опорой для кого-то.

Правильно говорят, сначала нужно себе помочь, а потом рваться в бой и помогать другим. Когда начинали с Матвеем, сил и энергии на наш проект было море, а сейчас я словно высушенное озеро.

Мы подъезжаем к больнице. Матвей остается ждать у входа, а я иду к бабуле. Не уверен, что сегодня расскажу ей о нас с Яной, но рано или поздно придется взять на себя эту ответственность, молчать больше нельзя.

Бабуля стоит у окна и обнимает себя двумя руками. Останавливаюсь позади нее, не решаясь подойти, ведь знаю, что сейчас будет. А я не люблю этого всего. Не могу видеть в глазах других жалость и боль. Лучше одному переживать горе, как было после смерти родного отца. Но судьба в этот раз распорядилась иначе.

— Ба, привет…

Бабуля вздрагивает, услышав мой голос. Оборачивается и замирает на мгновенье. В ее глазах собираются слезы. Не проходит и двух секунд, как я отказываюсь в ее объятиях.

Вроде и не родная бабушка, по крови мы с ней друг другу никто, но ближе нее, Яниса и Алёны, которую зову мамой, у меня никого и никогда не было. С дедом мы тоже близки, но с бабулей понимаем друг друга с полуслова. Я с детства чувствую тепло и любовь этой женщины. И хочу отвечать взаимностью.

— Андрюша… — причитает бабуля. — Ну как же так. Андрюша…

Я даже не пытаюсь ее успокоить. Впору себе попросить какой-нибудь укол и наконец поспать. Мучает бессонница, и накрывает отчаянием. А после того, как узнал о Яне и ее преждевременных родах, о нашей дочке в реанимации, и вовсе потерял последние крупицы покоя.