Самые интересные факты, люди и казусы современной истории, отобранные знатоками
Шрифт:
Неужели сдвигать мозги набекрень — государственная политика? Неужели массмедиа будут до бесконечности помыкать культурой технической?
Наука и техника страны пока ещё существуют — но в основном благодаря старым заделам. Да, штучные образцы для парада или выставки мы ещё вполне способны производить. Но от большинства предприятий научно-технического комплекса страны, знаменитых ещё лет двадцать назад, осталось одно название да старые стены, сдаваемые в аренду. Распалась связь времён, как говаривал Гамлет. Г де те новые кадры, что наладят массовое производство штучных образцов?
Кроме
Инженерные и экономические соображения ныне вообще знакомы лишь очень малой доле российских мастеров культуры. Точнее, гуманитарной культуры.
Такая асимметрия ролей постепенно привела к тому, что властителями дум стали люди, способные почувствовать болевые точки общества, но просто не умеющие понять причину этой боли. Поэтому их очень легко заморочить знахарскими — а то и откровенно шарлатанскими — рецептами в области всё той же культуры типа новой хронологии или всесветной грамоты.
Разве учёные, учителя, инженеры меньше гуманитариев страдают от общественных неурядиц, желают стране меньше добра? Актёру и писателю просто легче выразить свою боль — профессиональные навыки помогают. Но злоупотреблять этим — в сущности, техническим, а не содержательным — преимуществом рискованно.
Во времена потрясений гуманитарная интеллигенция оказывается во главе общества не за собственные заслуги, а всего лишь потому, что ярче формулирует желания и настроения остальных сограждан. Если она поддаётся соблазну подменить общие цели своими кастовыми интересами — теряет право на лидерство. А если она (как было, например, при Ельцине) просто тонет в сиропе чьих-то подачек и поощрений, то и вовсе лишается звания интеллигенции.
Главная задача гуманитарной интеллигенции — указывать направление, по которому должен развиваться весь народ. Если она вместо этого начинает просто воспроизводить предрассудки, тонуть в гламуре, превращать жизнь в шоу, а переживания в звонкую монету — её высокое предназначение утрачивается.
Интеллигент тем и отличается от просто интеллектуала, что заботится не о своих удобствах и выгодах. Гуманитарная интеллигенция, поддавшаяся соблазну лёгкой жизни, простоты и очевидности, утрачивает право на высокий титул.
Перед гуманитариями стоит выбор. Они могут, как и прежде, требовать соблюдения своих идеалов любой ценой — тем более что любуюцену всегда платят из чужогокармана. Но, быть может, стоит просто согласовывать неумеренные аппетиты и желания массмедиа с реальными потребностями страны. А то что же это получается? Отечественные исполнители — на голубых экранах системы «Сони» или «Филипс», отечественные эстрадные звёзды — на автомобилях марки «Мерседес»
Дело усугубляется ещё и тем, что обе означенных культуры расталкивает локтями и вылезает на первый план культура банковско-брокерская. За курсом валют и акций обыватель следит сейчас с видом знатока не менее пристально, чем за прогнозом погоды. Но сколь необходимо стране такое количество финансистов и приказчиков? Не чрезмерно ли оно? Надо ли учить всех и вся приторговывать бумагой или воздухом и про давать… СЯ.
А кто тогда вообще будет творить хоть что-то реальное, ощутимое, полезное и значимое для страны?!
Пушкин — лирик или физик?
В годы обучения Пушкина в Царскосельском лицее служил там преподаватель физико-математических наук Яков Иванович Карцев.
Был это человек язвительный, но не подлый. Математика же, надо отметить, мало интересовала лицеистов, в том числе и Пушкина. И Карцева это поначалу раздражало. Но постепенно он смирился с неизбежным. Однажды Яков Иванович вызвал к доске будущего гения, который на занятиях Карцева тайком писал стихи. По свидетельству очевидцев, Пушкин долго переминался с ноги на ногу, силясь решить заданную алгебраическую задачу, молча писал какие-то уравнения. Карцеву это в конце концов надоело, и он спросил:
— Что же вышло? Чему равняется икс?
Пушкин, улыбаясь, ответил:
— Нулю!
— Хорошо! У вас, Пушкин, в моём классе всё кончается нулём. Садитесь на своё место и пишите стихи, — сказал учитель.
Из этого эпизода многие пушкинисты делают легковесный вывод о чисто лирическом предназначении поэта, несовместимом с точными науками.
Но по прошествии совсем немногих лет мы видим уже совсем иного Пушкина. К моменту возвращения из ссылки в Петербург в 1826 году он — один из самых эрудированных людей своего века.
Один из лучших советских популяризаторов науки Генрих Волков в книге «Мир Пушкина» так определял круг книжных интересов поэта: «Вместе с античными поэтами, трагиками и мудрецами, незримыми учителями и спутниками жизни Пушкина были поэты, драматурги и мыслители эпохи французского Просвещения. В его библиотеке было восемь томов сочинений Платона… Пушкин читал и перечитывал Монтескье, Вольтера, Дидро, Руссо, Гольбаха, Гельвеция. Все они упомянуты в черновиках седьмой главы „Онегина“ при описании библиотеки этого литературного героя. На книжных полках самого Пушкина, кроме того, хранились сочинения Франклина, Лейбница, Паскаля… и других учёных». Последние — великие математики и физики.
Но не только приятели с удивлением встретили преображённогопоэта-лирика, поражавшего окружающих проницательными суждениями. Николай I, зная о Пушкине по всевозможным донесениям, слухам и сплетням, вызвал опального поэта на аудиенцию из Михайловского в Москву. И даже испытывая к нему как другу декабристов явную антипатию, он не замедлил отметить незаурядность собеседника.
— Я говорил сейчас с умнейшим человеком России, — сказал император, любивший, кстати, провозглашать: «Мы инженеры».