Самые красивые корабли
Шрифт:
Вдруг распахнулась дверь в класс и показалось бледное и заплаканное лицо радистки Люды.
Она сообщила новость на русском языке, но Тынэна все поняла, потому что горе одинаково понятно на любом языке.
Учитель оборвал свой рассказ на полуслове и побежал вслед за радисткой в ее маленькую комнатку. Возле аппарата уже толпился народ. Но радио молчало. Корабль умолк, скрывшись в ледяной пучине.
Тынэна провела почти весь день у молчавшего аппарата. Долго ее пришлось уговаривать учителю Быстрову и радистке Люде, чтобы она шла спать. Девочка плакала и не
На следующее утро, едва одевшись, Тынэна побежала в школу. Заря чуть занималась над застывшим морем. Догорало ночное полярное сияние, тускнели звезды. Школьный дом, такой большой и высокий среди приземистых яранг, был погружен в темноту. Но в одном окошке горел яркий свет — это было окно радистки.
— Спасены! Спасены! — охрипшим от волнения голосом сказала Люда-радистка. — Погиб только один человек, все остальные живы и здоровы, находятся на льдине.
В этот день занятий не было. Около школы толпились охотники, стояли нарты с запряженными собаками. По ярангам ходили школьники и собирали теплую одежду для челюскинцев.
Вместе со всеми ходила и Тынэна. Люди отдавали самое лучшее, что у них было: камусовые рукавицы, теплые меховые чулки-чижи, пыжиковые кухлянки и нерпичьи штаны.
Нагруженная подарками Тынэна ненадолго остановилась возле своей старой яранги. Дверь была плотно прикрыта и до половины заметена снегом. Жаль, что из этой яранги ничего нельзя послать челюскинцам… А как было бы хорошо! Ее мать была искусной мастерицей, и отец носил всегда самую лучшую и добротную одежду.
Тынэна медленно прошла мимо яранги. Слезы навернулись на глаза, но она их удержала своей еще не окрепшей волей… Конечно, она не одна на свете — кругом люди, хорошие, добрые. Но матери и отца нет, и никто ей их не заменит.
Возле школы слышались лай и нетерпеливое повизгивание собак перед дальней дорогой. Люди спешно упаковывали одежду, возле нарты стоял одетый в дорожное учитель Быстров.
— Я еду в Ванкарем, — сказал Быстров Тынэне. — Ты тут без меня не балуй и ешь ложкой.
Упряжки спустились к морю и взяли направление на далекие синие мысы.
К собравшимся у школы мужчинам и женщинам обратился председатель Кукы:
— Завтра с утра будем чистить на лагуне лед для самолетной дороги.
— Значит, это правда, что есть летающие люди? — с удивлением спросила Тынэна у радистки Люды.
— Есть, — ответила радистка, — и скоро они сюда прилетят.
На расчистку посадочной полосы вышло почти все население Нымныма, даже маленькие дети. Не хватало лопат, и старики спешно мастерили их из китовых костей. Ровняли сугробы, засыпали снегом ямы и провалы. Начальник полярной станции ходил вдоль выровненной площадки и втыкал в снег маленькие черные флажки. По краям еще поставили разрезанные пополам железные бочки, налили густой машинный жир и ночью попробовали, как он горит. К небу взметнулось яркое пламя, увенчанное темным жирным дымом, и небо сразу стало ниже. Потом долго не могли потушить чадные костры, и начальник станции бегал и ругал самого себя нехорошими словами.
Тынэна слушала разговор русского человека, жалела, что не может вот так быстро и хорошо говорить. Когда надо что-то сказать радистке Люде, долго ищешь подходящее слово, будто перебираешь разноцветные камешки в торбе, чтобы сложить из них картинку — слово, понятное другому.
Самолет прилетел среди дня, когда его уже устали ждать. Он шел над горами южной стороны, сначала маленький, едва различимый глазом. Ухо слышало дальнее жужжание, медленно превращавшееся в рокотание. Маленькая точка выросла в огромную железную птицу.
Собаки, выбежавшие на незнакомый шум, снова попрятались в яранги. Тынэна стояла на крыльце интерната и смотрела на самолет. Машина промчалась над ярангами, ревом сотрясая кожаные покрышки. Пролетев немного над морем, она как бы вспомнила, что садиться-то надо на лагуну.
Самолет начал снижаться еще издали. Он примеривался к полосе ровного снега, окаймленного черными флажками. Лыжи, похожие издали на черные птичьи лапы, коснулись снега, и вот уже самолет покатился по выровненной лопатами, нартами, человечьими ногами снежной полосе. Навстречу бежали люди. Осмелевшие собаки мчались следом.
Тынэна тоже побежала к самолету. Она что-то кричала, размахивала руками и была так возбуждена, что не заметила, как с головы ветром сорвало капюшон, волосы растрепались, покрылись инеем.
Люди встали поодаль, ожидая, пока не перестанет крутиться пропеллер. Из самолетного нутра показалась фигура летчика. Лицо его наполовину было закрыто огромными очками, чудовищные рукавицы болтались на ремешках, ноги — в лохматых торбасах из собачьего меха. Летчик выпростал руки и поднял на лоб очки. Тынэна увидела бородатое улыбающееся лицо и тоже улыбнулась.
Много народу столпилось у самолета. Каждый старался поближе подойти к летчику, пожать ему руку, но почему-то случилось так, что летчик обратил внимание на девочку и громко сказал:
— Уши отморозишь, красавица!
Тынэна сразу поняла, что сказал летчик, и накинула на голову капюшон.
— Вот так-то лучше.
Летчик взял Тынэну на руки и посадил на крыло самолета.
Девочка от страха зажмурилась. Летчик ушел здороваться с встречающими.
Тынэна открыла глаза и посмотрела вниз. Крыло было покатое, и она боялась упасть на снег — высоко. Под ней стояли мальчишки и с завистью смотрели на нее.
— Хорошо тебе там? — спросил первоклассник Татро.
— Боязно, — призналась Тынэна.
Летчик вернулся и осторожно снял девочку с крыла.
— Вырастешь — научишься сама летать, — сказал он, осторожно ставя Тынэну на утоптанный, утрамбованный для самолета снег.
Летчик улетел в Ванкарем. Оттуда он должен был слетать на льдину, чтобы вывезти женщин и детей из ледового лагеря.
После уроков Тынэна бежала к радистке Люде и тихонько сидела в уголке. Охотников до новостей стало столько, что Люда повесила на дверь объявление, запрещающее посторонним вход в радиорубку. Но Тынэна еще не так хорошо читала, чтобы понять написанное на клочке бумаги.