Самые страшные чтения. Третий том
Шрифт:
…и тут детина заметил на костлявом пальце тонкий ободок обручального кольца.
– Золотишко сымай!
Старушка снова всхлипнула, прижала сжатый кулачок к сердцу, помотала головой – от страха отнялся язык. Громила наступал, и в его налитых кровью глазах Валентина Семеновна разглядела свою погибель. Разбойник замахнулся…
Хлопнула входная дверь.
«Еще бандиты из их шайки?» – обреченно подумала старушка, но по нахмуренному лицу здоровяка поняла – гостей не ждали.
В коридоре послышались тяжелые шаги и бряцание. Тут же
– Какого хрена! Малой, че там? – Громила нерешительно шагнул к двери и замер – звяканье и тяжелая поступь были все ближе. – Что за…
Договорить не успел: удар цепью сбил его с ног. Со стоном рухнул на пол, и цепь настигла его еще раз, ломая ребра и дробя скуловые кости. Полный боли крик почти сразу обернулся жалобным скулежом.
И вот тогда в комнату шагнуло чудовище.
Валентина Семеновна сразу узнала Крампуса – рождественского демона Альп. Козлиные рога почти подпирали потолок, из клыкастой пасти вывалился длинный заостренный язык. От самой макушки до кончиков раздвоенных копыт монстр был покрыт свалявшейся черной шерстью, щедро присыпанной снегом. В одной руке он сжимал массивную цепь, другой – придерживал за спиной вяло шевелящийся красный мешок. Хотя красный ли?
Нет, пропитанный кровью.
– Плохой мальчик, – прорычал Крампус.
Выстрелил языком, и острый кончик с тошнотворным хлюпаньем пробил здоровяку горло. Тот попытался зажать рану ладонями, но тщетно: кровь толчками покидала тело, просачивалась сквозь пальцы.
Валентина Семеновна вскрикнула, отвернулась. Она слышала, как Крампус ломает несчастному кости, чтобы затолкать в свой безразмерный мешок; вздрагивала от предсмертных хрипов. Ей почудилось, что прошла целая вечность, прежде чем возня за спиной стихла.
– Наследил.
Услышала старушка.
Она обернулась. Разбойник исчез; Крампус, словно извиняясь, указал на лужу крови на полу и не без труда взвалил на спину заметно потяжелевший мешок.
– Злодеев много развелось, – прохрипел он в ответ на немой вопрос. – С наступающим. Берегите себя.
И исчез, оставив за собой лишь кровь и следы талого снега в форме раздвоенного копыта.
Анастасия Пушкова
У тебя за спиной
В детстве у меня, как и у всех, над кроватью висела пыльная дверь в другой мир – ковер. Растянутая, линялая тряпка, обиталище моли. Ковер смотрел глазами из кругов и ртами из треугольников. За сыпучей мазаной стенкой барачного дома спал школьный приятель Витька. Но у него на стене вместо ковра плакат с машиной, а у меня чудовище за спиной.
Чтобы не было так страшно, мы с Витькой каждую ночь перестукивались. Я отыскал гвоздь со свернутой шляпкой, пахнущий машинным маслом и ржавчиной, и потихоньку ковырял перегородку. Я надеялся, что, если в глазе-круге на ковре будет дыра, может, то, что обитает там,
– Витька, спишь?
– Не-а, моих нет дома, я один. У меня кто-то за печкой шуршит. Не мышь, прикинь? Жуть, да? – Голос Витьки был звонким, с задоринкой. Даже если и правда страшно – ни за что не покажет.
– Ага, жуть, – прислушался. Тишина. Но лучше бы кто-то шуршал, а не пялился в спину, стоило повернуться на другой бок. – Давай не спать всю ночь, будем болтать.
– Ага, – дохнуло из дырки в стене. – Здорово. Только погромче, чтобы не так шуршало.
Так мы и делали каждый раз, когда ветер выламывал шифер на крыше или вода капала из ржавого умывальника. За болтовней вроде и не так жутко, когда два мира кошмаров связаны дырой в ковре на стене. Глаз щурился, недовольно дышал сквозняком и звонким голосом Витьки.
Но однажды ночью Витька не ответил. Может, вся семья ушла в гости? И, как назло, моих дома тоже не было. А еще гвоздь куда-то закатился. Я отвернулся, положил подушку на голову и, как мог, старался заснуть. Только не думать о том, что за спиной. Но оно там. Смотрит глазами из кругов, ухмыляется ртом, полным гнилых зубов из треугольников, протягивает лапы и топчется по ногам, сминая одеяло. Взрослые говорили, что это просто усталость, но я знал, что это ходит оно, то, что пытается выбраться из ковра на стене.
– Костик, не спишь? Поговорим? – внезапно раздалось за стеной. От облегчения я едва не разрыдался. Значит, Витька все это время был дома. Вот только голос будто чужой, глухой как сквозняк.
– Вить, простыл?
– Нет, все прекрасно, – просипели из дырки за ковром.
– А чего голос такой?
Молчание. А потом вновь ответил звонко, громко:
– Боишься?
– Чего пугаешь? Я думал, это то…
– Что то? Трусишка, трусишка, маменькин сынишка.
– Хватит, сам хорош. Чего молчал тогда?
– Готовился. Теперь все, – дохнули в ухо.
– Что все?
– У меня тоже гвоздь, отойди-ка. – Из дырки посыпалась деревянная труха, будто ее жрал голодный древоточец. А потом брызнул тусклый зеленоватый свет, как от гнилушки. С ночником, что ли, спит? И кто тут трус? Захотелось рассмеяться. – Смотри, видишь меня? – спросил Витька.
– Где ты?
– Здесь. – Из ворса показался Витькин палец, поманил и исчез.
Дыра в круге стала явно больше. Витька постарался. Наверное, гвоздь побольше моего.
Я поспешно приник к отверстию, надеясь увидеть комнату приятеля. Но в тот миг, когда я должен был увидеть его, мне в глаз ткнулся палец. Длинный, куда длиннее, чем должен быть у человека. Острый ноготь мгновенно проткнул глазное яблоко, наматывая остатки глаза и нервов, и потянул в дыру. Мир почти исчез от боли. Я завопил. Хотел вырваться, сползти с кровати, но палец из дыры не отпускал уже пустую глазницу, притягивая все ближе и ближе.
– Кость, – снова сиплый голос, – иди сюда, это я, я здесь, мне так страшно… Шуршит…