Самые знаменитые произведения писателя в одном томе
Шрифт:
Он снова поднес к уху маленький приемник. Через две минуты рука его упала, словно тряпичная.
— Все, конец, — сказал он маме. — Только что прекратила работу станция на атомном луче. Другие станции Земли давно молчат. В последние годы их всего-то было две-три. Теперь в эфире мертвая тишина. Видно, надолго.
— На сколько? — спросил Роберт.
— Может быть… может быть, ваши правнуки снова услышат радио, — ответил отец. Он сидел понурившись, и детям передалось то, что он чувствовал: смирение, отчаяние,
Потом он опять вывел лодку на главный канал, и они продолжали путь.
Вечерело. Солнце уже склонилось к горизонту; впереди простирались чередой мертвые города.
Отец говорил с сыновьями ласковым, ровным голосом. Прежде он часто бывал сух, замкнут, неприступен, теперь же — они это чувствовали — папа будто гладил их по голове своими словами.
— Майкл, выбирай город.
— Что, папа?
— Выбирай город, сынок. Любой город, какой тут нам подвернется.
— Ладно, — сказал Майкл. — А как выбирать?
— Какой тебе больше нравится. И ты, Роберт, и Тим тоже. Выбирайте себе город по вкусу.
— Я хочу такой город, чтобы в нем были марсиане, — сказал Майкл.
— Будут марсиане, — ответил отец. — Обещаю. — Его губы обращались к сыновьям, но глаза смотрели на маму.
За двадцать минут они миновали шесть городов. Отец больше не поминал про взрывы, теперь для него как будто важнее всего на свете было веселить сыновей, чтобы им стало радостно.
Майклу понравился первый же город, но его отвергли, решив, что поспешные решения — не самые лучшие. Второй город никому не приглянулся. Его построили земляне, и деревянные стены домов уже превратились в труху. Третий город пришелся по душе Тимоти тем, что он был большой. Четвертый и пятый всем показались слишком маленькими, зато шестой у всех, даже у мамы, вызвал восторженные крики. «Ух ты!», «Блеск!», «Вот это да!».
Тут сохранилось в целости около полусотни огромных зданий, улицы были хоть и пыльные, но мощеные. Два-три старинных центробежных фонтана еще пульсировали влагой на площадях, и прерывистые струи, освещенные лучами заходящего солнца, были единственным проявлением жизни во всем городе.
— Здесь, — дружно сказали все.
Отец подвел лодку к пристани и выскочил на берег.
— Что ж, приехали. Все это — наше. Теперь будем жить здесь!
— Будем жить? — Майкл опешил. Он поднялся на ноги, глядя на город, потом повернулся лицом в ту сторону, где они оставили ракету. — А как же ракета? Как Миннесота?
— Вот, — сказал папа. Он прижал маленький радиоприемник к русой головенке Майкла. — Слушай. Майкл прислушался.
— Ничего, — сказал он.
— Верно. Ничего. Ничего не осталось. Никакого Миннеаполиса, никаких ракет, никакой Земли.
Майкл поразмыслил немного над этим страшным откровением и тихонько захныкал.
— Погоди, Майкл, — поспешно сказал
— Что? — Любопытство задержало слезы, но Майкл был готов сейчас же дать им волю, если дальнейшие откровения отца окажутся такими же печальными, как первое.
— Я дарю тебе этот город, Майкл. Он твой.
— Мой?
— Твой, Роберта и Тимоти, ваш собственный город, на троих.
Тимоти выпрыгнул из лодки.
— Глядите, ребята, все наше! Все-все!
Он играл наравне с отцом, играл великолепно, всю душу вкладывал. После, когда все уляжется и устроится, он, возможно, уйдет куда-нибудь минут на десять и поплачет наедине. Но сейчас идет игра «семья на каникулах», и братишки должны играть.
Майкл и Роберт выскочили на берег. Они помогли выйти на пристань маме.
— Берегите сестренку, — сказал папа, лишь много позднее они поняли, что он подразумевал.
И они быстро-быстро пошли в большой розовокаменный город, разговаривая шепотом — в мертвых городах почему то хочется говорить шепотом, хочется смотреть на закат.
— Дней через пять, — тихо сказал отец, — я вернусь туда, где была наша ракета, и заберу продукты, которые мы спрятали в развалинах. Заодно поищу Берта Эдвардса с женой и дочерьми.
— Дочерьми? — повторил Тимоти. — Сколько их?
— Четыре.
— Как бы потом из-за этого неприятностей не было. — Мама медленно покачала головой.
— Девчонки. — Майкл скроил рожу, напоминающую каменные физиономии марсианских истуканов. — Девчонки.
— Они тоже на ракете прилетят?
— Да. Если им удастся. Семейные ракеты рассчитаны для полета на Луну, не на Марс. Нам просто повезло, что мы добрались
— А откуда ты взял ракету? — шепотом спросил Тимоти, двое других мальчуганов уже убежали вперед.
— Я ее прятал. Двадцать лет прятал, Тим. Убрал и надеялся, что никогда не понадобится. Наверное, надо было сдать ее государству, когда началась война, но я все время думал о Марсе…
— И о пикнике!..
— Вот-вот! Но это только между нами. Когда я увидел, что Земле приходит конец — я ждал до последней минуты! — то стал собираться в путь. Берт Эдвардс тоже припрятал корабль, но мы решили, что вернее всего стартовать порознь на случай, если кто-нибудь попытается нас сбить.
— А зачем ты ее взорвал, папа?
— Чтобы мы не могли вернуться, никогда. И чтобы эти недобрые люди, если они когда-нибудь окажутся на Марсе, не узнали, что мы тут.
— Ты поэтому все время на небо глядишь?
— Конечно, глупо. Никто не будет нас преследовать. Не на чем. Я чересчур осторожен, в этом все дело.
Прибежал обратно Майкл.
— Пап, это вправду наш город?
— Вся планета с ее окрестностями принадлежит нам, ребята. Целиком и полностью.