Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
Шрифт:
– Я тоже так думаю, – соглашается с ним его старший брат, – это стоящая идея.
– Нельзя быть таким упрямым и так зависеть от своих принципов.
Со смехом я качаю головой. И чувствую, что меня застали врасплох.
На следующее утро братья Янг запланировали нечто особенное – поездку в горную деревню Дачжай.
Дачжай? Я не имею ни малейшего представления, что там может быть интересного, но оба брата смотрят на меня так, будто раздобыли билеты в Диснейленд, а я не рад: Дачжай! Это место знаменито на всю страну! Неужели я никогда не слышал о Чэнь Юнгуе и о выражении «Земледелию
Когда я вечером спрашиваю об этом по телефону у Джули, она некоторое время размышляет, но потом признает:
– Понятия не имею. Думаю, это что-то связанное с коммунистами. Об этом могут знать скорее мои родители. Но ты можешь съездить туда и сам посмотреть, если у тебя есть время.
Если ли у меня есть время! До Рождества всего десять дней, а мне идти еще двести пятьдесят километров…
После освежающе рискованной поездки в машине Младшего Янга мы подходим к массивным воротам, часто увешанным цветными лампочками. Вокруг нет ничего, кроме серого горного ландшафта.
Итак, это Дачжай, Великий Палисад. Мой взгляд останавливается на красном плакате.
«СМЕЛО ИДИТЕ ВПЕРЕД ПОД ВЕЛИКИМ ФЛАГОМ КИТАЙСКОГО СОЦИАЛИЗМА!» – написано там огромными иероглифами, а ниже гравюра, показывающая, что население Дачжай приветствует своих гостей.
Это относится к нам четверым: братья взяли с собой еще одного друга, который с первого взгляда понравился мне своей лысиной и приличных размеров животом, торчащим под синим спортивным костюмом. Он напомнил мне моего арендодателя в Пекине.
– Добро пожаловать в Дачжай! – говорит Младший Янг торжественно, указывая на ворота.
Нам выделяют гида, чей рассказ я дополняю воспоминаниями из университетского курса истории: Дачжай изначально была очень бедной горной деревушкой, где крестьяне едва могли себя прокормить, работая на скудных пашнях. После основания Народной Республики простой крестьянин по имени Чэнь Юнгуй стал местным партийным секретарем и потребовал, чтобы все жители организовались и создали в горах террасную и оросительную системы.
В результате этого община расцвела, да так, что об этом узнало правительство в Пекине. Великий вождь Мао Цзэдун был в восторге: вот наконец мы увидели пример того, что принятые им меры коллективизации могут приносить и плоды, а не только смерть и разрушение, как это происходило во всей остальной стране.
В конце пятидесятых, когда страны первого и второго света были заняты запусками своих сверкающих ракет и демонстрацией друг другу гигантских атомных взрывов, Китай втихаря разрабатывал свое собственное ядерное оружие. Чтобы высвободить достаточно рабочей силы для индустриального развития страны, Мао Цзэдун объявил Большой скачок вперед.
Коллективизация, сомнительные эксперименты в сельском хозяйстве, кампания по уничтожению воробьев – все это вызвало волну голода доселе невиданных масштабов, жертвами которой стали миллионы китайских крестьян. В конце 1964 года Народная Республика смогла наконец с удовлетворением полюбоваться на свою бомбу, но выражение «есть древесную кору» до сих пор известно во всем Китае.
Можно представить себе ту радость, которая разнеслась по стране от известия о достижениях
Несколько лет спустя удача отвернулась от него. После смерти Мао Цзэдуна осенью 1976 года прямо около его забальзамированного тела разразился спор о наследии престола, и в 1979 году к власти пришел Дэн Сяопин. Этот реформатор недолюбливал социалистический принцип коллективизации. В 1982 году крестьянин Чэнь был смещен со своей должности, его обличали в том, что Дачжай не самостоятельно добился успеха, а получал поддержку правительства, чтобы впоследствии служить идеалом для граждан. Эта версия была отвергнута лишь несколько лет назад.
– А чем сегодня занимаются люди в Дачжай? – спрашиваю я, потому что деревня производит заброшенное впечатление. Мы стоим на пустой широкой площади, сбоку сидят две пожилые дамы и продают сувениры – в основном это толстые оранжевые матерчатые кошки.
– Принимаем туристов, – говорит наш гид, – кроме того, работает фабрика по производству водки.
Толстый приятель братьев Янг радостно выбегает из одного из домов. В руке он держит блестящую статую, которую он все время с нежностью рассматривает. Она изображает Мао Цзэдуна размером с бутылку водки. Великий вождь стоит выпрямившись, спрятав за спину руки и устремив свой дерзкий взгляд вперед, а его пальто развевается на ветру. На основании статуи написано: «Великая историческая личность».
Я вспоминаю выражение «есть древесную кору», но ничего не говорю вслух.
Потом мы смотрим на покрытый синим бархатом стул, в середине которого проделана дырка для известных целей. На свой вопрошающий взгляд я получаю ответ, что это туалет Цзян Цин, последней жены Мао Цзэдуна. С минуту я не могу произнести ни слова.
– Великая императрица, будучи ответственной за Культурную революцию, пользовалась бархатным туалетом?!
Вместо ответа гид улыбнулась мне и показала на дверь – время посмотреть следующую часть выставки.
Своими руками
За следующие три дня я приблизился к Пинъяо почти на сто километров. Улица делает большие изгибы посреди гористой местности. Иногда меня преследуют собаки.
Вдали показались огни городка Юйцы. На часах только шесть вечера, а небо уже совершенно черное. Юйцы интересен не тем, что в нем есть старый район, а тем, что этот старый район совсем не старый. Правда, я понял это только после того, как восторженно пробегал несколько часов по городу и сделал сотню фотографий храмов и ворот, улиц и домов. А ведь мне надо было бы догадаться об этом раньше: в щелях между идеально сохранившимися историческими зданиями видны идеально сохранившиеся груды строительного мусора, идеально освещенные солнечным светом.