Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Шрифт:
Женщинам, работающим в «Ле Шабанэ», наверняка было строго предписано поддерживать этот миф, смеяться над остротами Берти, пока он попыхивал сигарой и пил свое дорогущее шампанское, и изображать великое удовольствие, когда он «приглашал» их наверх, где они могли наслаждаться видом его голых телес крупным планом. Сам он, вероятно, не усматривал никакого противоречия между своим распутством в «Ле Шабанэ» и декларируемой озабоченностью судь-бами лондонских бедняков. Ему, возможно, казалось, что эта парижская секс-терапия была частью лечебно-оздоровительной программы – витаминным коктейлем для его либидо, тренировками для стареющего сердца, энергетиком для поддержания общего тонуса, чтобы хватило сил творить добрые дела дома.
Дело в том, что с переходом в средний возраст Берти начинал видеть во Франции не столько игровую площадку, сколько фешенебельный санаторий.
Глава 12
Всем
Если бы король, как и солдат, проходил медицинское освидетельствование, его бы признали негодным к службе.
Толстые сигары и жирная пища постепенно уродовали тело Берти. Как писал французский политик Эмиль Флуранс еще при жизни Берти, чем ближе принц подходил к наследованию престола, тем заметнее «ожирение деформировало его тело… и казалось, под тяжестью непомерно разбухшей плоти парализована всякая физическая активность и интеллектуальная сила». Похоже, не все французские политики того времени были очарованы английским принцем.
Берти уже давно был завсегдатаем немецких курортов, таких как Хомбург и Баден. В то время верили, что организм можно очистить и оздоровить кратким курсом лечения минеральной водой, легкой диетой и быстрой ходьбой – было модно чуть ли не бегом передвигаться по улицам, на ходу отвешивая поклоны знакомым, не останавливаясь для разговоров. Камнем преткновения в этой лечебной программе была «легкая диета», и для Берти это означало, что он не сможет запросить, как прежде, холодную курицу в постель, когда проголодается ночью. Да и вообще он не считал вечерние излишества таким уж злом.
Берти и его врачи вскоре стали замечать, что минеральной воды и быстрой ходьбы явно недостаточно. Он совсем недавно разменял пятый десяток, а уже страдал одышкой, начались проблемы с венами. Ничего удивительного, если вспомнить, что Берти практически не расставался с сигарой, разбавляя сигаретами этот тяжелый коктейль. Обычно одна сигара и две сигареты шли до завтрака, затем он набивал портсигары запасом на день и до ужина успевал выкурить двадцать сигарет и двенадцать сигар. По вечерам его редко можно было увидеть без облака дыма над головой, и его любовницы (те, что побойчее) жаловались на то, что он провонял затхлым табаком.
В поисках дополнительного, а заодно и приятного, лекарства от своих болячек с 1883 года Берти стал проводить как можно больше времени на Французской Ривьере, сбегая от промозглой английской погоды в феврале и марте. Французской Ривьерой англичане прозвали южное побережье к востоку от Канн, на всякий случай напоминая французам о том, что до 1860 года эта область принадлежала Италии. У французов не было собственного названия для Ривьеры до 1887 года, когда писатель Стефан Льежар заметил, что «этот берег, купающийся в солнечных лучах, заслуживает того, чтобы окрестить его Лазурным». Французы тотчас подхватили это название Cote d'Azur ("Лазурный Берег) в пику англичанам.
Берти был отнюдь не первым среди королевских особ, кто завел привычку зимовать на юге Франции. Оставляя за скобками таких королей, как Ричард Львиное Сердце, наведывавшегося сюда вовсе не за тем, чтобы подлечиться, следует вспомнить, что двоюродный прапрадед Берти, герцог Йоркский, брат Георга III, первым сбежал в Ниццу зимой 1764 года. Город этот с тех пор стал так популярен у британцев, что в начале XIX века даже приобрел собственную Promenade des Anglais (Английскую набережную), строительство которой финансировал преподобный Льюис У эй, чтобы экспаты могли прогуливаться вдоль берега, не спотыкаясь о крупную гальку. В самом деле, как-то нехорошо получается – приехал человек для поправки здоровья, а уезжает со сломанной лодыжкой.
А тут и Монако с середины 1860-х годов стало предлагать коктейль из морских купаний и азартных игр, и в 1878 году курорт настолько разбогател, что заказал строительство нового казино Шарлю Гарнье, архитектору Парижской оперы. Это закрепило репутацию княжества как райского местечка, где можно потерять лишние фунты (в обоих смыслах этого слова).
Ментон, расположенный чуть дальше по побережью в сторону Италии, был еще одним курортом, обустроенным британцами. Манчестерский доктор по имени Джеймс Генри Беннет приехал сюда в 1859 году в поисках более чем приятного уголка, где можно спокойно умереть от хронического заболевания легких, и обнаружил, к своему удивлению, что ему стало значительно лучше. Он открыл собственный врачебный кабинет и написал книгу под названием «Ментона (орфография автора) и Ривьера как идеальный зимний климат». В своем трактате он отвергал города южного направления: Турин – как слишком туманный, Рим – как рассадник малярии, а Неаполь – как очаг холеры, – и расписывал достоинства Ментона с его мягкой погодой и невероятной чистотой, которую считал заслугой местных жителей, собирающих собственные экскременты для использования в качестве удобрения. «Они ревностно следят за тем, чтобы ни капля их навоза не попало в море», – писал он. Доктор Беннет мог дать Берти еще один полезный совет: «Невозможно совмещать заботу о здоровье с удовольствиями».
К успешному доктору вскоре потянулись английские пациенты, среди которых был и Роберт Луис Стивенсон, и лет через десять Ментон стал одним из самых фешенебельных зимних курортов на Средиземноморском побережье.
Канны между тем из рыбацкой деревушки тоже превратились в шумный курорт, и тоже не без участия британских иммигрантов. Этот уголок был открыт в 1834 году, когда некий лорд Генри Брум и Во (англичане произносят его имя как «Брум энд Вакс», что в переводе «метла и пылесос») зимой привез в Италию свою дочь, страдающую легочным заболеванием. Однако в Ницце граница оказалась закрыта из-за вспышки холеры, поэтому отец и дочь остановились переночевать в Каннах, где, видимо, вкусили превосходного bouillabaisse [277] . Наутро лорд Генри взглянул на залив и решил, что ему вовсе незачем ехать в Италию; он купил участок земли, построил виллу и уже вскоре приглашал своих знатных друзей присоединиться к нему и поселиться в этом славном местечке. На лесистых склонах, как грибы после дождя, стали появляться виллы, и лорд, умелый оратор (или скорее упорный – однажды он выступал в палате общин в течение шести часов подряд), убедил французское государство раскошелиться на строительство достойной пристани. Это привлекло толпы туристов на яхтах, которые потянулись на юг, где климат был не таким бодрящим, как в Каузе [278] .
277
Буйабес (фр.) – рыбный суп, характерный для Средиземноморского побережья Франции. – Примеч. пер.
278
Кауз – приморский город на севере британского острова Уайт, центр парусного спорта. – Примеч. пер.
В 1837 году в Канны прибыл некий Джон Тейлор, агент по недвижимости, и дело пошло: городок запестрел рекламой «приморских апартаментов класса люкс», «домиков мечты под солнцем» и «потрясающих видов». Целебный климат тоже служил приманкой, и в конце 1830-х годов сюда зачастили сибариты со всей Европы, которых привлекали морской воздух, солнце круглый год и то, что один французский историк города назвал «растительными запахами» [279] . В Каннах начали открываться термальные курорты, предлагающие лечение легочных и желудочных заболеваний, подагры и болезней почек – одним словом, практически всех недугов, вызванных злоупотреблением алкоголем, беспрерывным курением и обжорством – всем, чем грешила элита, в том числе и Берти.
279
Разумеется, он имел в виду запахи сосны и лаванды, а не ароматы легких наркотиков – они наполнили город лишь с началом эпохи кинофестивалей в 1947 году.
Он стал завсегдатаем местных курортов и, по словам его будущего телохранителя Ксавье Паоли, был хорошо известен на побережье в середине 1870-х годов. В 1878 году, когда Ксавье Паоли, тогда еще рядовой полицейский, впервые увидел Берти сходящим с поезда в Ницце, станционный смотритель кивнул на него и сказал: «Он знает каждого в Ницце, и мы его обожаем».
С 1883 года Берти избрал местом своего зимнего отдыха Канны, возможно, еще и потому, что, наслушавшись его хвалебных отзывов о Ривьере, королева Виктория повадилась ездить в Ниццу и Ментон. Лучше все-таки было держаться от нее подальше. Вряд ли бы принцу удалось повеселиться от души, если бы королева в траурных одеждах постоянно маячила перед глазами.