Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Шрифт:
Как и многие хронически больные люди, Берти был очень суеверен. Терпеть не мог, когда за столом собиралось тринадцать человек. Однажды он был приглашен на обед, где одна из дам оказалась беременной, и король утешал себя мыслью, что за столом незримо присутствует еще один гость. Он высчитывал, сколько палочек спаржи у него на тарелке, и не дай бог, если их было тринадцать. Дома к кровати короля был привязан букетик трав, которые, как он надеялся, помогут ему исцелиться или, по крайней мере, принесут удачу.
Во время своего последнего пребывания в Биаррице Берти отправился – возможно, в поисках метафизической помощи – в санктуарий Лурда, небольшого городка в предгорьях Пиренеев, куда стекались толпы паломников
20 апреля Берти, Алиса и несколько их друзей преодолели первый этап путешествия – сложный, 120-километровый переезд от Биаррица до города По, который наверняка занял не менее трех часов с учетом дорожных условий. На следующий день они проехали еще километров тридцать, поднимаясь в горы, но из-за того, что в дороге несколько раз лопались шины, добрались в Лурд только после обедни. Бедный больной Берти, должно быть, очень хотел попасть туда.
Его встретил епископ Лурда и провел в грот с купальней, куда паломники в поисках чудесного исцеления опускали больные части тела или погружались полностью. К сожалению, Берти не мог раздеться и нырнуть, чтобы окунуть свою грудную клетку, и не только потому, что вокруг собралась огромная толпа желающих увидеть короля, но еще и потому, что это было бы откровенно католическим жестом, непозволительным для англиканского монарха. К тому же вода в источнике была настолько холодной, что после такого купания Берти наверняка бы уже не оправился.
Берти оставался в Биаррице до последней недели апреля 1910 года, пока Александра совершала круиз до Корфу. Вечером накануне его отъезда состоялся парад местных моряков и пожарников, играл духовой оркестр, и фейерверки освещали грозовое небо. Это был самый грандиозный за всю историю города au revoir [312] . Хотя Берти опасался, что это все-таки adieu [313] , – на следующий день, когда багаж уже был упакован, он бросил последний взгляд на залив и сказал, что ему «жалко расставаться с Биаррицем. Возможно, это навсегда».
312
До свидания (фр.). – Примеч. пер.
313
Прощай ((фр.), – Примеч. пер.
И впервые в жизни он не сделал остановку в Париже по пути домой через Францию. Зловещее предзнаменование.
По возвращении Берти для всех в Лондоне стало очевидно, что отдых во Франции не пошел ему на пользу. Король был тихий, усталый, беспрерывно кашлял, у него пропал аппетит – ко всему, кроме сигар. Он работал так же усердно, как и прежде, подписывал многочисленные документы, но практически не разговаривал. Однажды Берти все-таки сделал над собой усилие и заговорил, только чтобы признаться своему секретарю Фредерику Понсонби: «Я чувствую, что безнадежно болен. Я не могу спать, не могу есть». Радости жизни – одна за другой – покидали его.
В понедельник, 2 мая, после тихого вечера за бриджем (в эту игру можно было играть и молча), доктор Рид нашел Берти в его гардеробной в Букингемском дворце, где король задыхался, заходясь в безудержном кашле. У него был жар. Врачи наложили королю горячие припарки на грудную клетку и спину, сделали укол морфина и прописали постельный режим. До следующего вечера Берти так ничего и не съел, и все его попытки заговорить тонули в душераздирающем кашле.
Прошли еще сутки, и Берти заставил себя провести аудиенцию, но кашель почти не давал ему говорить. Когда врач предложил ему немного отдохнуть, он произнес свою знаменитую фразу: «Я не сдамся. Я буду работать до конца. Какой смысл жить, если нельзя трудиться?» [314] .
314
Тут он, пожалуй, впервые показал, что не всегда думает, как француз.
В последнее утро своей жизни, 6 мая 1910 года, Берти закурил сигару, но обнаружил, что даже это больше не доставляет ему удовольствия, и наконец бросил курить – увы, слишком поздно!
Берти настоял на том, чтобы сидеть в кресле, где ему было легче дышать, и, хотя он всасывал кислород из большой бутыли, на его лице отчетливо проступала синева. Подали обед, но есть Берти не хотелось, и он встал, чтобы пойти поиграть со своими канарейками, которых держал в клетке у окна. Это оказалось слишком тяжелым испытанием, и король рухнул на пол. Отказываясь ложиться в постель, он попросил, чтобы его опять усадили в кресло; он тяжело дышал, пока врачи вводили ему стрихнин, чтобы стимулировать сердечную мышцу, – последняя, и очень рискованная, мера спасения, поскольку передозировка могла привести к асфиксии и смерти.
К этому времени вся семья собралась вокруг Берти, не было только кайзера Вильгельма. Александра раньше срока вернулась из круиза и в порыве великодушия и смирения, столь характерном для нее, несмотря на долгие годы, прожитые в роли обманутой супруги, послала за Алисой Кеппел. Ma^itresse en titre навещала Берти накануне и должна была вернуться в пять пополудни, но Александра подумала, что король к тому времени уже может быть без сознания, и попросила ее прийти как можно скорее.
Когда прибыла миссис Кеппел, Александра холодно пожала ей руку, но сказала утешительные слова: «Я уверена, что вы всегда благотворно влияли на него», после чего отошла к окну, чтобы оставить ma^itresse en titre наедине с любимым. Но Берти уже был в коме и не узнал Алису, что вызвало у нее истерику, так что пришлось спешно увести ее из комнаты.
Наконец, в одиннадцать вечера, Берти уложили в постель, где он и умер через сорок пять минут; причина – эмфизема легких. Прежде чем окончательно провалиться в забытье, он успел выразить радость от того, что одна из его кобыл, двухлетняя Ведьма Воздуха, в 4.15 пополудни пришла первой на скачках в Кемптон-парке. Берти выдохнул: «Очень рад». История умалчивает, сделал ли король ставку на эту лошадь.
За день до похорон, пока покойный государь лежал в гробу в Вестминстер-холле, кайзер Вильгельм едва не спровоцировал бунт. Он решил, что возложит свой венок ровно в 2.45 пополудни, и уведомил об этом всего за час до назначенного времени, распорядившись, чтобы остановили непрерывный поток скорбящих, которые шли проститься со своим королем.
Старый друг Берти, Чарльз Уинн-Каррингтон, в то время лорд великий камергер Англии, отвечал за организацию похорон. Он всерьез опасался, что каприз Вильгельма вызовет народные волнения. В день объявления национального траура скорбная очередь протянулась на километр с лишним вдоль всей набережной. На следующий день она увеличилась вчетверо, люди стояли шеренгами по шесть человек, а в последний день, как раз когда Вильгельм намеревался возложить свой венок, очередь растянулась чуть ли не до самого горизонта.