Шрифт:
Юрий Маркович Нагибин
САМЫЙ МЕДЛЕННЫЙ ПОЕЗД
(РАННЕЙ ВЕСНОЙ)
литературный сценарий
Из здания почтамта, на ходу читая письмо, появляется высокий, седоголовый человек в плаще с поясом и прочных, на толстой подметке ботинках. Его толкают, он даже на замечает этого, так захватило его письмо.
Затем, дочитав, он прячет письмо в карман, быстро проходит к стоящему возле тротуара "Москвичу", садится и резко трогает с места.
"Москвич" несется по улицам со скоростью, явно превышающей орудовские правила. Мелькают красивые здания,
"Москвич" покинул пределы города, и теперь скорость его возросла до предела. Он обгоняет не только полутоужи, и пятитонки, бензовозы и пикапы, но и "Волги", "ЗИЛы", ловко разминается со встречными машинами. Его водитель очень торопится...
"Москвич" с вынужденной медлительностью ковыляет по разрытой, изжеванной колесами самосвалов, тягачей и МАЗов строительной площадке в окрестностях города. Но вот водитель остановил машину, вылез наружу и сразу стал игралищем жестоких ветров, что свирепствуют веснами в низовьях Волги и неощутимы лишь в городах.
Боком наваливаясь на ветер, человек идет мимо экскаваторов, землечерпалок, мимо молодых парней и девушек, вгрызающихся в землю лопатами, киужами. Вот рядом с ним опорожнила тачку, груженную щебнем, рослая девушка в больших брезентовых рукавицах.
Распрямившись, девушка увидела человека Ее миловидное, но жестко обветренное, с сухими обметанными губами лицо осветилось радостной улыбкой.
– Товарищ Сергеев!
– Здравствуйте, Наденька!. Ну как, еще не обогнали "проклятого" Сенючкова?
– Обгонишь его при таком ветрище!
– жалобно говорит девушка.
– Сенючков, видно, ветроустойчив?
– шутит Сергеев. Девушка смеется.
– Не знаете, где комсорг?
– Вон торчит!
– Девушка показывает на торчащие из-под заглохшего тягача грязные сапоги.
– Остались от козлика рожки да ножки!
– напевает Сергеев и вместе с Надей подходит к тягачу.
– Миша!
– кричит Надя.
– К тебе представитель прессы!
Комсорг вылезает из-под тягача, невысокий, крепкосбитый, симпатичный паренек в испачканном землей комбинезоне и кепке блином. Хочет поздороваться с Сергеевым, но сам первый отдергивает черную от гари и масла руку.
Вера дает ему рукавицу, теперь они могут обменяться рукопожатием.
– Зачастили вы к нам, товарищ Сергеев!
– говорит комсорг.
– Ну как же - передовая стройка!
– улыбается Сергеев.
– Вот что, комсорг, у тебя работает Лена Стрелкова?
Лицо комсорга вытянулось.
– Значит, вы приехали за отрицательным материалом?..
– Там разберемся. Где мне ее найти?
– Да вот, - говорит комсорг и подводит удивленного Сергеева к траурной черной доске, на которой аршинными буквами начертано:
"ПОЗОР ДЕЗЕРТИРАМ СТРОЙКИ: ГАРРИ ОРЕШКИНУ, ВАРВАРЕ ОРЕШКИНОЙ-СВИСТУНОВОЙ, ЕЛЕНЕ СТРЕЛКОВОЙ".
Помрачневший взгляд Сергеева задерживается на последней фамилии.
– А ведь заклеймить - самое простое, комсорг, - говорит Сергеев.
– Я поседел из-за этой чертовой Ленки!
– комсорг сорвал кепчонку со своих черных, как смоль, кудрей.
– Тяжелейший случай, товарищ Сергеев: в мечтах - кубинская революция, на деле - от дождичка скисает!
– А тут еще подруга, мадам Орешкина, урожденная Свистунова, вмешивается Надя и, явно подражая кому-то, противно гнусавит: - С романтикой не вышло, плюй на все и береги здоровье. Нас тут не поняли...
– Ладно, - жестко обрывает Сергеев, которому явно тяжело все это слушать.
– А где она?..
...На этот вопрос он получает ответ от старушки-вахтерши женского общежития:
– Уехала, милок. Ты малость с ней разминулся... Сергеев кидается в "Москвич" и яростно гонит его по ухабистой дороге в сторону шоссе...
На шоссе, уже в виду автобусной остановки, возникает одинокая девичья фигуужа. Девушка идет медленно, то и дело перекладывая из руки в руку тяжелый чемодан. Машина поравнялась с девушкой. Приоткрыв дверь, Сергеев что-то говорит ей, видимо, предлагает подвезти. Та отрицательно качает головой, но потом, сдавшись, садится в машину. "Москвич" быстро удаляется к городу...
"Москвич" приближается к железнодорожному переезду, загроможденному товарняком, и пристраивается в хвосте машин.
– Теперь будем загорать, - говорит Сергеев и выключает мотор.
– Раз наше путешествие затянулось, давайте знакомиться: Сергеев, журналист.
– Просто Лена, - называет себя девушка.
– Удивительный это город, - задумчиво говорит корреспондент, окидывая взглядом окрестность, - что ни шаг - чья-нибудь судьба. Видите вон тот столб с часами?
Девушка с равнодушной вежливостью смотрит в указанном направлении. Обычный железный столб, обычные уличные часы. На фоне этих часов звучит голос Сергеева:
– А вот двадцать лет назад...
Тот же столб, но обезображенный снарядными ранами, черный, покосившийся, и на нем часы с разбитым стеклом, с оборванной минутной стрелкой...
За часами исщербленная осколками стена дома, где помещается военная комендатура, на ней надпись: "Отстоим волжскую твердыню". Парень в ватнике и ушанке с ведеужом в руке, взобравшись на груду щебня, кистью вписывает букву "Р", теперь надпись читается: "Отстроим"...
Под часами нетерпеливо прохаживается маленькая женщина. Вот она остановилась и с радостной улыбкой на нежном тающем лице смотрит на работу доморощенного художника. И другие люди, проходившие по улице, - военные и штатские - не оставляют без внимания эту крошечную поправку в лозунге, за которой целая эпоха.
Нетерпеливо-ожидающий взгляд женщины обратился к комендатуре. Она вздохнула и подняла голову, чтобы посмотреть, которыый час, но время на часах давно замерло. С досады, то ли на себя, то ли на часы, женщина сердито топнула ногой. Ей неможется, она проводит рукой по пылающему лицу, распахивает свой романовский полушубок, и мы видим, что ей вскоре предстоит стать матерью.
Из комендатуры быстрым шагом выходит статный, с седыми висками военный; в петлицах у него ромбы и "гадючка" - эмблема медицинской службы. Он подходит к молодой женщине.