Самый неподходящий мужчина
Шрифт:
Даже находясь рядом с Дамарис, он бы не сумел отвести удар, но это не приносило утешения. Она могла умереть.
Игра закончилась ровно в десять, словно бой часов возвестил о конце развлечения и начале их последней ночи в Чейнингсе. Он еще раз прокрутил в мозгу меры безопасности. Часовые вокруг дома уже поставлены, но при таком количестве дверей и окон превратить его в крепость невозможно. Однако спальня Дамарис должна быть неприступной.
Они с Эшартом проводили ее через темный, холодный дом. Он отнес бы ее, но она отказалась:
— Нет-нет, иначе
Она притворялась веселой, но пока они проходили по мрачному, настывшему дому, он видел, что ее страхи вернулись. Эшарт ушел, как только они доставили Дамарис в ее комнату. Фитц объяснил ей и ее горничной про сигнальные устройства.
— Они обеспечат вам безопасность, но до утра, пока я не встану, вниз не ходи.
Служанка сделала книксен:
— Не пойду, сэр. Он пожелал Дамарис доброй ночи и отгородился дверью от сияния свечей, веселого огня и ее ночной рубашки с кружевными рюшами, которая висела на вешалке перед камином. Та же или похожая на ту, что была на ней, когда она пришла к нему в комнату.
Фитц мысленно встряхнулся и натянул тонкую проволоку через два дверных проема, ведущих в этот коридор, — арку из Королевского салона и выход на черную лестницу. Он натянул ее на уровне голени, где они могли поймать человека, но не грызуна. Затем приладил пусковой механизм и взвел каждый. Он испытывал донкихотский соблазн лечь под дверью комнаты Дамарис. Но его остановило, что он будет выглядеть смешно. Да и ему тоже нужно поспать, чтобы завтра быть в форме.
Он пошел в свою комнату, разделся и помылся, но был слишком возбужден, чтобы уснуть. Погасив свечи, сел у огня в своем восточном халате, потягивая бренди и заставляя себя думать о враге, а не о женщине за соседней дверью.
Если это наследник Дамарис хотел убить ее, то почему не сделал этого раньше? Наверняка это было смехотворно легко, когда она жила в Уорксопе. Что изменилось?
Мать Дамарис умерла год назад в ноябре, а Дамарис достигла совершеннолетия в октябре. Если это важно, почему злоумышленник не действовал сразу? Или ее так хорошо охраняли в Торнфилд-Холле, что это было невозможно? Жаль, что он не додумался спросить ее.
В Родгар-Эбби не было никаких покушений, но меры безопасности там строгие. Злодей не стал рисковать. Инцидент по дороге сюда предполагал, что убийца следовал за ними и, возможно, наблюдал за Родгар-Эбби в ожидании подходящего случая. Терпеливый и осторожный. Тогда как объяснить сегодняшнее нападение?
Дверь чуть слышно скрипнула. Он замер, сожалея, что нож под подушкой, а до пистолета не дотянуться, хотя уже понял, кто это.
— Фитц? — послышался едва различимый шепот, и все его тело мгновенно накалилось.
Он встал и пошел ей навстречу.
— Что случилось?
Она проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.
— У меня есть идея.
— Дамарис...
— Ш-ш... Это важно.
— Это небезопасно. Она огляделась.
— Здесь?
Он позволил молчанию ответить за него, и она вздернула
— Я не думаю, что потеряю голову, даже при том, что ты так восхитителен в этом светлом халате со своими светло-золотыми волосами. Словно призрачный рыцарь.
Она прошла и села в кресло, стоящее напротив того, в котором сидел он. Она снова была в темном халате, из-под которого виднелся высокий кружевной ворот ночной рубашки и широкие рюши на запястьях. Волосы не были заплетены в косу, а просто связаны сзади лентой, узел которой уже расслабился. Как шелк, подумал он, затаив дыхание.
В кресле она оказалась спиной к нему, поэтому повернулась, похожая на большеглазого котенка. Только во сто крат опаснее.
— Ты, кажется, не принимаешь в расчет, что я могу потерять голову.
— Сомневаюсь, что ты способен на это.
— Как плохо ты знаешь мужчин, — заметил он, но подошел ближе. — Бренди?
—Да, пожалуйста. Кажется, я начинаю входить во вкус этого напитка.
— Упаси нас Бог. — Все же он плеснул немножко в стакан и подал ей, затем залпом опрокинул свой, прежде чем сесть.
Она вытащила волосы наперед, и темная река заструилась вниз, еще больше подчеркивая грудь, которую прикрывала.
— Я не должна быть здесь, но, — озорно добавила она, — твои сигнальные приспособления ведь гарантируют, что нас никто не прервет?
Он на мгновение прикрыл глаза.
— Кому-то и вправду стоило бы придушить тебя. Полагаю, твоя горничная крепко спит? Ладно. Что за срочная идея? — Мое завещание. И страх. Я не могла уснуть. Я знаю, что ты позаботился о моей безопасности, но каждый скрип в доме, каждый шорох...
Он ни в коем случае не должен обнимать ее.
— Что насчет твоего завещания? — напомнил он.
— Что? А! — Ее взгляд стал тверже. — У меня его нет. Как только я его составлю, оно отменит отцовское, и никому не будет смысла убивать меня, правильно?
— Кроме того, кому ты завещаешь свои деньги, — заметил он, но, черт возьми, она права. Каким же тупоголовым он стал!
Она отмахнулась от его замечания.
— Я могу завещать их кому-нибудь надежному. Родгару. Тебе.
— Только не мне, — отрезал он. — Я могу не устоять перед соблазном.
Он мог не устоять перед соблазном, который она представляла сейчас, светящаяся решимостью и волнением, то ли школьница, то ли сирена, его товарищ по приключениям.
Он встал, чтобы избежать необходимости смотреть на нее.
— План хороший, но с одним недостатком. Убийца, если он твой наследник, не узнает, что ситуация изменилась.
— Мы можем сделать так, чтобы узнал.
— Как? — Ему вновь пришлось повернуться к ней лицом. — Будем выбрасывать из кареты объявления на всем пути до Лондона?
Она задумчиво сдвинула брови. Когда она вот так хмурилась, у него возникало желание перецеловать каждую морщинку.
— Должен же быть какой-то способ. А! Когда мы приедем в Лондон, я вызову своих поверенных, узнаю, кто мой наследник, и пошлю ему записку, информирующую, что он больше не наследует мне.