Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек
Шрифт:
Но не станет же она сейчас говорить Лике, как сильно любит Антона, что жизни без него представить не может, что умрет, если он ее бросит… Уже бросил…
Эта простая истина пока не доходила, казалась нелепым розыгрышем, проверкой на вшивость.
«Может, это Тошка подослал Лику таким чудовищным образом испытать силу моих чувств?» – вскользь подумала девушка.
Мысль возникла в голове и тут же рассыпалась на мелкие кусочки под очередным, сминающим все на своем пути ударом боли.
– Лик, – простонала Даша, – у меня голова зверски болит. Давай потом поговорим.
Подруга что-то еще пыталась сказать, но Даша ее уже не слышала – оттесняла в сторону выхода из комнаты, дальше по коридору, до входной двери. И пока Лика застегивала сапоги, наматывала шарф и пыталась попасть в рукава своей модной короткой шубки, стояла, привалившись боком к стене, боясь упасть.
– Мы же все еще друзья? – допытывалась подруга, заглядывая Даше в глаза.
Та поняла, что ей говорят, лишь с третьего раза. Кивнула – только бы ушла уже, только бы не видеть ее участливого личика.
Наконец, дверь за Ликой захлопнулась, и Даша, зажимая ладонью рот, бросилась в ванну. Тошнота накатила внезапно. Девушка стояла над раковиной, и ее выворачивало наизнанку, словно она сама была старой перчаткой или тем же носком, который, чтобы начать штопать, обязательно надо вывернуть.
Когда все закончилось, Даша опустилась на застеленный банным ковриком пол и прислонилась затылком к холодной, отделанной плиткой стене. По ее щекам, затекая в нос и рот, по подбородку потоком катились слезы, смывая тушь, пудру и даже перламутровый блеск для губ. Теперь уже было все равно.
И потянулись бесконечные, серые, похожие один на другой дни.
Сперва было утро, когда Даша открыла глаза и не сразу вспомнила вчерашний разговор с Ликой. Лежала пару минут в счастливом неведении, а после одномоментно осознала: все, конец! Так, как было раньше, уже никогда не будет.
В тот день она не смогла заставить себя пойти в школу. Отец так и нашел ее – лежащей, сжавшись в клубок, в кровати, прижимающей к лицу глушащую рыдания подушку.
Он всегда понимал ее без слов, вот и тогда просто молча притянул к себе, обнял, как маленькую, и ждал, пока у нее не закончатся слезы. Она сама не заметила, как рассказала ему все, до конца, но не услышала его оценки происшедшего. Отец думал.
Потом они пили на кухне крепкое горячее какао со специями, приготовленное отцом, и Даше казалось, что весь этот кошмар ей всего лишь приснился. Затем снова накатила реальность и полное ее осознание – и так волнами: то ощущение невозможности того разговора с Ликой, то понимание: он был, и никуда от этого не сбежать.
Вместе решили, что Даша возьмет больничный на неделю – чтобы прийти в себя, хоть немного научиться жить с этим новым знанием: что она больше не нужна, ее предали, бросили, как старую, вышедшую из употребления вещь.
Пришедшая вечером домой с работы мама отцовского решения о больничном не одобрила, но, увидев дочь, свое мнение переменила – уж очень жалко и потерянно Даша выглядела.
Они ходили в ее комнату по очереди – мама и отец. Мама все пыталась завести разговор о случившемся, уверенным и нарочито веселым голосом доказывала, что вот и хорошо, что все выяснилось, что это вовсе не Даша должна рыдать, а этот глупый Антон, и вообще, послушать ее, так потеря весьма сомнительная, не стоящая таких нервов. Ну что он представляет из себя – этот мальчишка? Ни таланта, ни будущего, ни смелости – надо же, подослал вместо себя свою новую пассию, а должен был сам сообщить о том, что любит другую! Трус! Да Даша, если захочет, еще тысячу таких Антонов себе найдет!
Но Даша не хотела…
Папа о случившемся молчал. Он приносил дочери всякие вкусности, новые интересные книги, плюшевых зверей. Рассказывал смешные истории, заставляя ее невольно улыбаться, обсуждал с ней свои новые задумки для будущих картин. Он тоже, как и мама, всеми возможными способами говорил ей: жизнь продолжается. И Даша понимала это – головой, а сердцем все никак не могла уяснить, как жить дальше.
В какой-то из дней пришла эсэмэска от Антона: «Прости меня, я не хотел сделать тебе больно. Ты мне очень дорога, но люблю я Лику. Надеюсь, у тебя все в порядке. Выздоравливай».
После этой эсэмэски у Даши не осталось уже никаких сомнений в том, что они больше не вместе.
Лика звонила каждый вечер – на мобильник. На городской избегала: видимо, боялась гнева скорой на расправу Дашиной мамы. Даша трубку не брала. Подруга закидывала ее сообщениями в стиле: «Нам тебя не хватает, когда уже ты выздоровеешь, без тебя скучно». Они тоже оставались без ответа.
Даша не могла решить, как вести себя с этими двоими. У нее в одночасье не осталось никого, кроме родителей: ни любимого парня, ни лучшей подруги. Другими друзьями она не обзавелась – одноклассницы откровенно ей завидовали из-за красоты, одноклассники воспринимали исключительно как объект их мужского внимания. Так было всегда, даже в то время, когда она встречалась с Антоном. Его, надо сказать, такое положение вещей жутко бесило.
Даша же относилась к повальной в нее влюбленности спокойно, как и к своей внешности. Главное ведь не то, как человек выглядит, а то, что у него в голове и в душе. Это внушали ей с детства родители, и она была согласна на сто процентов.
Даша привыкла к своему отражению в зеркале и, признаться, не видела в нем ничего такого уж особенного. Да, у нее чистая, фарфоровая кожа, высокий лоб, правильные черты лица, вьющиеся пышные темно-каштановые волосы до талии, которые она неизменно собирает в тугую толстую косу, светло-серые, почти серебряные глаза – такие же, как у отца. И сама она при росте метр семьдесят кажется миниатюрной, хрупкой, запястья и щиколотки тонкие, изящные.
Они очень гармонично смотрелись вместе с Антоном – он-то высокий, широкоплечий, светловолосый. Ей казалось, они прекрасно дополняют друг друга…
Даше неоднократно прочили карьеру модели, на улицах да и шапочные знакомые часто спрашивали, где она снимается. Девушка на такие вопросы неизменно кривилась. Ее раздражало, что все считают, будто обложка глянцевого журнала или подиум для красивой девушки – это предел мечтаний. Сама она собиралась пойти по маминым стопам: стать архитектором или дизайнером, проектировать новые дома или создавать красивые, радующие глаз вещи. Но теперь и эта мечта не внушала оптимизма, словно прекратила быть мечтой.