Самый яркий свет
Шрифт:
— Выдумал я его, чтобы Вас со следа отвлечь, — проскулил Агафон.
— Перемудрил, болван, — укорил его Аракчеев. — Из таких мелочей подозрения и складываются.
— Но и тогда бы не поняла всю историю, если бы у Павла нервы не сдали. Он аж взбеленился, канделябром в меня швырнул!
— Неужто так плохо в вист играете? — расхохотался граф.
— Что? — не поняла я.
Но Алексей Андреевич лишь махнул рукой, проворчав, что молодежь нынче пошла необразованная, правил приличия за ломберным столом не понимающая.
Ну да, я карты в руках-то несколько раз жизни держала, не играла никогда.
— А
— Сбежал, паскуда, — ответил Аракчеев. — С третьего этажа на набережную спустился и утек. Уже дал команду искать его, где бы ни спрятался.
С этими словами Иван Борисович приободрился, а граф посмотрел на так и лежащее тело младшего сына Пестеля.
— Нравился мне этот стервец, — вздохнул он. — Привечал, хотя его как раз Варвара отчего-то не любит. С ней еще надо поговорить, посочувствовать.
— Ну да, мужа полюбовницы убили, надо скорбь выразить, — едко прокомментировал услышанное Пестель.
— Тебе еще вмазать? Могу ногой в адамовы яблочки твои. Скажи-ка, Ванька, а на что ты рассчитывал, а? Ну вот убили вы Павла Петровича, что дальше-то? Константина на царство? Думаешь, при нем тебе проще было бы? Так он сегодня добрый, завтра такой, что Иоанн IV позавидует.
И это правда. Душевное состояние наследника порой внушает опасение. Перемены в его настроении случаются настолько стремительные, что он представляет опасность для окружающих, а шутки порой заставляют содрогнуться. Свою супругу Анну Федоровну, принцессу Саксен-Кобург-Заальфельдскую, например, он довел до такого отчаяния, что она под предлогом посещения родных мест с целью навестить больную мать из Петербурга бежала и возвращаться отказывалась категорически. Но как не понять сию девицу, если муж тебя то обожает, то вдруг сажает в большую вазу, по которой устраивает пальбу из пистолета? Из ее комнат Великую Княгиню по приказу Константина не выпускали, если же она появлялась в свете, наследник тут же демонстративно уводил супругу прочь, не желая позволять окружающим даже любоваться «вечерней звездой» Петербурга. И вот уже почти семнадцать лет брак вроде как и есть, но его нет[2]. По требованию отца Великий Князь предпринял шаги по примирению, но получил категоричный отказ, тем более что от своей любовницы Жозефины Фридрихс уже успел заполучить сына, названного в честь венценосного деда.
Еще ходили слухи о совершенном наследником престола и его приятелями насилии над женой придворного ювелира француза Араужо, но насколько они были обоснованными, неизвестно[3]. Однако с уверенностью можно было сказать, что появились они и поддерживались на не вполне чистой репутации Константина. «Покровитель разврата» — прозвище его, может, и подзабытое, но когда-то распространенное в столице.
— Или на Николая ставку делали? — продолжил граф. — Тоже так себе интерес для тебя, Ваня. Николя дубоват, конечно, но честен и прям, как солдафон. Мне такие нравятся, хотя не уверен, что для государства будет лучшим выбором. Но тебя он в Сибирь бы отправил, толко уже не генерал-губернатором, а каторжанином. Ну так что вы хотели-то?
— А кроме Романовых никто не справился бы? — зло спросил Пестель. — Чего вы в них вцепились? «Всякая власть от Бога», — с сарказмом и лицедейством выдавил Иван Борисович. — Ты посмотри на эту тварь Болкошину — где в ней Бог? А привечают ее, и таких как она вылизывают!
— И кто бы правил? — усмехнулся Аракчеев. — Ты что ли? Или Пашка твой?
— А хотя бы и Пашка! — с вызовом ответил сибирский генерал-губернатор. — Избранный правитель, почитающий закон и волю народа!
— Волю наро-о-да, — протянул Алексей Андреевич. — Эвона как. Тут, значит…
Но дальнейшие рассуждения графа прервал появившийся гренадерский подпоручик:
— Ваше Сиятельство! Семеновский полк взбунтовался!
[1] В реальной истории мещанин Саламатов отправился в свое «путешествие» чуть позднее — в 1818 году.
[2] Брак между Константином Павловичем и Анной Федоровной официально был расторгнут в 1820 году, после чего Великий Князь морганатически женился на польской графине Иоанне Грудзинской, что фактически лишало его прав на российский престол.
[3] Версия об изнасиловании мадам Араужо Константином Павловичем сотоварищи имеется, но скорее является легендой. Француженка была любовницей генерала Боура, который считался близким товарищем наследника, его репутация как раз была уже в то время преотвратной. Паралич, разбивший Араужо, связали с личностью генерала, а затем и его покровителя Константина. Реальных событий установить не удастся, документов по этому делу не осталось, если таковые и были.
Глава 19
При этой новости Пестель заметно приободрился, да и Агафон несколько расслабился, так что пришлось пнуть его ногой в область уха, чтобы не забывался. Жив он сейчас только благодаря готовности говорить и моей милостью. Я чуть надавила на его страхи, и филер снова начал поскуливать.
— Во дворец послали? Что предпринято?
— Послали к преображенцам и на Васильевский в казармы Первого Кадетского корпуса. К измайловцам не знаю удастся ли пробиться. Все зависит от того, Ваша Светлость, весь ли Семеновский предал.
— Будем исходить из того, что весь. Преображенский ближе. Приказываю вам немедля моим именем поднять его по тревоге и перекрыть подступы к дворцу. Бумагу, — Аракчеев оглянулся и подошел к уцелевшему секретеру, на котором нашлись чистые листы и перо с чернильницей.
Он споро написал приказ и вручил его подпоручику, велев нестись во весь опор. Потом осмотрел разгромленный кабинет и отдал новые распоряжения:
— Этого, — показал он на Пестеля, — в Петропавловскую, охранять надежнейше. Снять с него все, чем убиться может. Ни пояса, ни простыней не оставлять, дабы не повесился с горя. А с тобой, голубчик…
Граф подошел к Агафону и задумчиво осмотрел лежащего помощника пристава. Тот по-прежнему оставался зажатым стулом, на котором вальяжно восседала я.
— Давайте с собой возьмем. Кто его знает, какие таланты Мани даровал этому извергу, лучше под присмотром будет. Только свяжите покрепче.
Аракчеев согласно кивнул и обратил внимание на молчавшего Тимофея. Мой охранник изъявлял желание продолжить свою службу по сбережению подопечной, но Алексей Андреевич заверил, что займется моей безопасностью лично, благо в его распоряжении оставались еще полтора десятка гренадеров, а канцелярскому предложил немедля разыскать и Макарова, и, если получится, Ростопчина, доложив им о произошедшим.