Самый жестокий месяц
Шрифт:
– Тогда чего же вы хотите, старший инспектор? – спросил суперинтендант Паже.
– Я бы хотел, чтобы вы приняли мою отставку.
Те, кто сидел, вальяжно расслабившись, выпрямились. Все кресла подвинулись вперед, некоторые так быстро, что их почтенное содержимое грозило вывалиться на стол. Все глаза устремились на Гамаша. Словно гора Мон-Руаяль начала оседать, погружаться в землю. Нечто примечательное вот-вот должно было исчезнуть. Арман Гамаш. Даже те, кто его ненавидел, признавали, что он стал легендой, героем как внутри полиции, так и вне ее.
Но герои иногда падают.
И
– С какой стати? – спросил Франкёр, и все переключили внимание на суперинтенданта. – Думаете таким образом слезть с крючка? Вы этого хотите, да? Хотите убежать, как вы убежали от решения Арно? Вы всегда так поступаете, когда сталкиваетесь с затруднениями.
– Это неправда, – вмешался Бребёф.
– Вы считаете, что кто-то из нас подбрасывает эти материалы прессе? – сказал Франкёр, чувствуя себя в своей тарелке, как естественный, хотя и не назначенный, лидер группы.
– Считаю.
– Voil`a. Смотрите, какого он о нас мнения.
– Не обо всех. Только об одном, – сказал Гамаш, вперившись взглядом во Франкёра.
– Как вы смеете…
– Вы уже во второй раз спрашиваете об этом, и мне уже надоело. Я смею, потому что нужно же кому-то сметь. – Он оглядел собравшихся. – Дело Арно не закончилось, вы все это знаете. Кто-то из присутствующих продолжает его работу. До убийства он еще не дошел, но это не за горами. Я знаю это.
– Знаете? Знаете?! Откуда вы можете знать? – Франкёр вскочил на ноги, склонился к Гамашу. – Вас и слушать-то смешно! Потеря времени. У вас нет мыслей, сплошные чувства!
Раздалось несколько смешков.
– У меня есть и то и другое, суперинтендант, – сказал Гамаш.
Франкёр продолжал стоять над ним, держась одной рукой за спинку кресла Гамаша, а другой опираясь о стол, словно взял противника в плен.
– Вы чертовски самоуверенны! – закричал Франкёр. – Вы представитель худшего вида полицейских! Создали собственную маленькую армию шестерок. Людей, которые вас обожествляют. Остальные из нас отбирают лучших выпускников академии для службы в Квебекской полиции, а вы намеренно отбираете худших. Вы опасный человек, Гамаш. Я это давно понял.
Гамаш тоже поднялся, он сделал это медленно, вынуждая Франкёра отступить.
– Моя команда раскрыла практически все преступления, которые расследовала. Мои люди блестящие, преданные и мужественные. Вы назначаете себя судьей и выкидываете тех, кто не отвечает вашим требованиям. Отлично! Только не вините меня в том, что я подбираю ваш мусор и вижу его истинную цену.
– Даже агента Николь?
Франкёр понизил голос, и остальным пришлось напрячься, чтобы услышать его слова. Но не Гамашу. Он слышал эти слова очень отчетливо.
– Даже агента Николь, – сказал он, глядя в холодные, жесткие глаза.
– Один раз вы ее выкинули, насколько мне помнится, – прошипел Франкёр. – Выгнали ее, и она оказалась в моем отделе. По наркотикам. Неплохо себя показала.
– Тогда зачем было отправлять ее назад ко мне? – спросил Гамаш.
– Как это вы говорите, старший инспектор? У всего есть своя причина. Очень глубокая. У всего есть своя причина, Гамаш. Попробуйте сообразить. А теперь у меня к вам вопрос. –
Этих его слов уже никто не слышал – так тихо он говорил. У Гамаша возникло странное ощущение, что Франкёр не произносит слова вслух, а внедряет их прямо ему в голову. Резкие, колючие, призванные ранить и предостеречь.
Он резко вдохнул, попытался сдержать себя – так велико было желание сложить пальцы в кулак и размозжить это ухмыляющееся, самодовольное, отвратительное лицо.
– Сделайте это, Гамаш, – прошипел Франкёр. – Сделайте это, чтобы спасти свою семью.
Неужели Франкёр предлагает ударить его? Чтобы Гамаша арестовали, заключили в тюрьму? Где он будет подвержен всем тем «случайностям», какие происходят в тюрьмах? И за такую цену Франкёр готов оставить его семью в покое?
– Трус несчастный. – Франкёр улыбнулся и отодвинулся, покачивая головой. – Я полагаю, меньшее, что может сделать старший инспектор Гамаш, – это объясниться, – сказал он обычным голосом. Напряженные, нервные лица вокруг стола немного успокоились. – Я полагаю, прежде чем мы начнем действовать от его имени или примем его отставку, мы должны узнать кое-что. Например, что было в конверте, который он передал сыну. Voyons, старший инспектор, это резонный вопрос.
Люди за столом согласно закивали. Гамаш посмотрел на Бребёфа – тот поднял брови, словно давая понять, что это удивительно бессмысленное расследование. С этим вопросом они легко справятся, если это все, что хочет знать совет.
Гамаш несколько секунд молчал, размышляя. Потом отрицательно покачал головой:
– Прошу прощения, это личное дело. Я не могу вам сказать.
Понимая, что все кончено, он собрал свои бумаги и направился к двери.
– Вы неумный человек, старший инспектор, – сказал ему вслед широко улыбающийся суперинтендант Франкёр. – Если вы сейчас выйдете отсюда, то ваша жизнь превратится в кошмар. Пресса будет клевать вас и ваших детей, пока и костей не останется. Ни карьеры, ни друзей, ни частной жизни, ни достоинства. А все из-за вашей гордыни. Как там сказал один из ваших любимых поэтов, Йейтс? «Распалось все; держать не может центр» [76] .
76
Йейтс У. Второе пришествие. Перевод В. Савина.
Гамаш остановился, развернулся и размеренно пошел назад. С каждым шагом он как будто увеличивался в размерах. Офицеры, сидящие вокруг стола, с расширившимися глазами подались в стороны. Гамаш подошел к Франкёру, чья улыбка исчезла:
– Этот центр удержит.
Каждое слово было произнесено медленно и четко, голосом сильным, низким и более угрожающим, чем Франкёр когда-либо слышал. Гамаш повернулся и пошел к двери, а Франкёр попытался взять себя в руки. Но было слишком поздно. Все видели страх на его лице, и многие засомневались, а того ли человека они поддерживали.