Сан-Андреас
Шрифт:
— Что-нибудь случилось, мистер Маккиннон?
— Да. По крайней мере, я надеюсь, что да. — Он посмотрел на Маргарет Моррисон. — Я вот думаю, будете ли вы так любезны попросить капитана Боуэна прийти в комнату отдыха?
— Ещё одна секретная конференция? Мне казалось, что все шпионы, преступники и предатели уже за бортом.
— Ну, я так не думаю, но кто знает? — Он осмотрел присутствующих за столом. — Мне бы также хотелось, чтобы вы все присоединились к нам.
На следующее утро, на рассвете, а светлеть в этих широтах начинает очень поздно,
— Так это и есть Унст, да?
— Да, это Унст.
Несмотря на то что Маккиннон почти всю ночь был на ногах, он выглядел свежим, отдохнувшим и почти весёлым.
— И вот ради этого вы — шетлендцы — разбиваете себе сердца?
— Да, ради этого.
— Я не хочу вас обидеть, мистер Маккиннон, это, по-моему, это самый пустынный, бледный и неприветливый остров, на который я имел несчастье обратить свой взор.
— Дом, милый дом, — спокойно произнёс Маккиннон. — У каждого свои представления о красоте, лейтенант. А потом, ни одно шикарное место не будет выглядеть лучше в таких погодных условиях, как эти.
— Это другое дело. А погода на Шетлендах всегда такая плохая?
Маккиннон с удовольствием обозревал синевато-серые волны моря, тяжелые облака и падающий снег.
— Мне кажется, погода просто чудесная.
— Ах да, у каждого свои представления. Думаю, лётчик любого «кондора» с вами не согласился бы.
— Невероятно. — Маккиннон показал вперёд. — Чуть-чуть правее. Это Фетлар.
— Да? — Ульбрихт взглянул на карту. — В пределах мили, от силы — двух. Неплохо мы поработали, мистер Маккиннон, неплохо.
— Мы? Вы, именно вы. Прекрасное судовождение, лейтенант. Адмиралтейство просто обязано дать вам медаль за ваши услуги.
Ульбрихт улыбнулся.
— Я очень сомневаюсь, что адмирал Дениц одобрит это решение. А если уж говорить об услугах, то они закончились. Как специалист по навигации я вам больше не нужен.
— Мой отец был рыбаком, профессиональным. Свои первые четыре года на море я провёл с ним вокруг этих островов. Здесь я, конечно, с курса не собьюсь.
— Я думаю.
Ульбрихт вышел на правый борт, в течение нескольких секунд вглядывался в направлении кормы, затем быстро вернулся, дрожащий и запорошенный снегом.
— Небо или то, что можно назвать небом, в северном направлении ужасно чернеет. Ветер стал более свежим. Похоже, что ваша ужасная — простите, чудесная, по вашим словам, — погода ещё может продлиться достаточно долго. Кажется, этого в расчет вы не принимали.
— Я же не чародей. И не гадальщик. Предсказание будущего не входит в мои обязанности.
— Ну что ж, назовем это вовремя выпавшей удачей.
— Удачей можно воспользоваться. Хотя бы чуть-чуть.
Фетлар был по правому траверзу, когда Нейсбай взялся за штурвал.
Маккиннон вышел на правый борт, чтобы посмотреть, какая погода.
Поскольку «Сан-Андреас» отклонился к югу на градус или два, а ветер был с севера,
— Помните, мы с вами говорили об удаче, хотя бы чуть-чуть. Мы не одни. Вон там «кондор».
Ульбрихт ничего не сказал, только вышел на борт и прислушался.
Вернулся он через несколько секунд.
— Я ничего не слышу.
— Его заглушает шум ветра. Я его точно слышал. В северо-восточном направлении. Я абсолютно уверен в том, что лётчик думает, будто мы его не услышим. Спутаем с завываниями ветра. Видимо, на этот раз они очень осторожны или чего-то боятся. Они вынуждены считаться с возможностью, что мы можем прорваться к какому-нибудь порту на Шетлендах. Можно представить, как всё произойдет. Перед рассветом подводная лодка поднимается на поверхность и вызывает «фокке-вульф». Лётчику, вне всякого сомнения, приказывают держаться вне поля видимости и слышимости.
Он так и делает, пока не получает сообщения от подлодки о том, что мы неожиданно сменили курс. Вот тогда он и появляется.
— Чтобы покончить с вами, — произнёс Нейсбай.
— Ну уж, розовых лепестков они кидать не будут. Это точно.
— Значит, вы считаете, что ни бомбардировщики-торпедоносцы, ни пикирующие бомбардировщики, ни «штуки» нами заниматься не будут?
— Нет, не будут. Они не смогут оказаться здесь в нужное время.
Прилететь раньше и болтаться в воздухе без дела они тоже не могут.
Единственный самолёт, который может весь день крутить над одной местностью, если в этом есть необходимость, — «кондор». Причём может прилететь не один самолёт, а несколько. Не забывайте, что мы — очень важная цель.
— Такой способностью, боцман, как у вас, — успокаивать людей и вселять в их души надежду, — обладают немногие, — с унылым видом произнёс Ульбрихт.
— Присоединяюсь к вашему мнению, — сказал не менее тоскливым голосом Нейсбай.
— Вы что, желаете, чтобы я все секреты держал при себе, да? Но вам болтать не следует. Зачем распространять печаль и уныние, в особенности если мы знаем, что надо делать в таких случаях.
— Изображать счастливую невинность, так, что ли? — спросил Нейсбай.
Маккиннон кивнул.
— Ну, это мы можем.
Вскоре после полудня, когда они проходили мимо череды небольших, скрытых туманом островов, которые Маккиннон назвал Скерриз, боцман вместе с Ульбрихтом спустился вниз, оставив на мостике Нейсбая и Макгигана. Снег, напоминавший скорее дождь, а не снег, прекратился, но не совсем. Ветер тоже стих. Видимость, если уместно было использовать это слово, составляла две — четыре мили. Облачность протянулась на высоту да двух тысяч футов, и там, где-то за её пределами, парил «кондор». Маккиннон больше его не слышал, но он ни на мгновение не сомневался в том, что он всё ещё там.