Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
— Нет, мой генерал.
— И разоблачаешь ты не в надежде на выгоду?
— Нет, мой генерал.
— Тогда ты не доносчик, а честный человек, который, не желая, чтобы свершилось зло, подсекает это зло в корне.
— Но если, вместо того чтобы угрожать роялистам, этот заговор угрожает вам, именно вам, мой генерал, угрожает французским солдатам, патриотам, — как тогда должен я поступить?
— Я указал тебе твой долг в отношении врагов. Он останется тем же в отношении
— И вы будете по-прежнему подавать мне руку?
— Вот тебе моя рука.
— Хорошо, тогда слушайте, генерал. Сейчас я расскажу вам то, что известно мне. Все остальное оставлю досказать другому лицу.
— Я слушаю тебя.
— В ночь с пятницы на субботу должен вспыхнуть мятеж. Десять тысяч дезертиров Макка и Назелли, соединившись с двадцатью тысячами лаццарони, должны перерезать французов и всех патриотов; двери домов, жители которых обречены на смерть, будут помечены крестом, и в полночь начнется резня.
— Ты в этом уверен?
— Как в том, что живу на белом свете.
— Но ведь они рискуют вместе с якобинцами убить и роялистов?
— Нет; роялистам надо только показать охранную карточку и сделать условный знак — и они будут спасены.
— Знаешь ли ты этот знак? Известно тебе, что это за охранная карточка?
— На карточке изображена королевская лилия, а знак состоит в том, что надо укусить первую фалангу своего большого пальца.
— А как можно помешать этому заговору?
— Арестовав его руководителей.
— Ты их знаешь?
— Да.
— Кто же они?
— Ах, вот тут-то…
— Что ты хочешь сказать этим «вот тут-то»? Тебя что-то смущает?
— Я хочу сказать, что вот тут-то мои сомнения не только начинаются, но и удваиваются.
— О-о!
— Что сделают с главарями заговора?
— Их подвергнут суду.
— И если они будут виновны?..
— Их приговорят.
— К чему?
— К смерти.
— Не знаю, правильно это или нет, но совесть меня мучит. Меня зовут Микеле-дурачок, но я никогда не причинил никакого зла ни человеку, ни собаке, ни кошке, ни даже птице. Я не хотел бы быть причиной ничьей смерти. Я согласен, чтобы меня продолжали называть Микеле-дурачок, но очень хотел бы, чтобы меня никогда не называли ни Микеле-доносчик, ни Микеле-предатель, ни Микеле-душегуб.
Шампионне посмотрел на лаццароне с чувством невольного уважения.
— А если я тебя окрещу «Микеле-честный», ты согласился бы на такое имя?
— О! Я никогда не пожелаю себе другого, я скорее забуду о своем первом, данном при крещении, лишь бы всегда помнить о втором.
— Хорошо, тогда именем Французской республики и республики Неаполитанской я нарекаю тебя «Микеле-честный».
Микеле схватил руку генерала и хотел прижать ее к губам.
— А ты забыл, — остановил его Шампионне, — что я отменил целование руки у мужчин?
— Что же тогда делать? — спросил Микеле, почесывая себе ухо. — Мне все-таки страсть как хотелось бы выразить вам свою благодарность!
— Тогда обними меня! — сказал Шампионне, открывая ему объятия.
Микеле обнял генерала, рыдая от радости.
— Теперь, — сказал ему тот, — поговорим о деле, ragazzo.
— Я большего и не хочу, мой генерал.
— Ты знаешь вожаков заговора?
— Да, мой генерал.
— Что ж, предположи на минуту, будто разоблачение пришло не от тебя, а от другого человека.
— Допустим.
— Что этот другой сказал бы мне: «Прикажите арестовать Микеле: он знает имена вожаков заговора».
— Хорошо.
— Что я велел бы тебя арестовать.
— Очень хорошо.
— И что я говорю: «Микеле, ты знаешь имена вожаков заговора, ты их мне сейчас назовешь, или я прикажу тебя расстрелять». Что бы ты сделал?
— Я сказал бы: «Прикажите расстрелять меня, мой генерал, я предпочитаю умереть, чем быть причиной смерти другого человека».
— Поскольку ты понадеялся бы, что я не дам такого приказа?
— Нет. Просто я бы понадеялся, что Провидение, которое уже спасло меня однажды, спасет меня и во второй раз.
— Черт возьми! Так вот кто становится нам помехой! — сказал Шампионне, смеясь. — Однако я действительно не могу расстрелять тебя: ведь мне надо знать, правду ли ты говоришь.
Микеле с минуту размышлял.
— Значит, вам и в самом деле так необходимо знать имя вожака или вожаков этого заговора?
— Абсолютно необходимо. Разве ты не знаешь, что избавиться от цепня можно, только оторвав ему голову?
— Можете вы обещать мне, что их не расстреляют?
— Пока я буду в Неаполе, да.
— А если вы покинете Неаполь?
— Тогда я больше ни за что не отвечаю.
— Мадонна! Что делать?
— Подумай! Не найдешь ли какое-нибудь средство, чтобы вывести нас обоих из затруднения?
— Да, мой генерал, одно я знаю.
— Говори.
— Значит, покуда вы в Неаполе, никто не будет казнен из-за того, что я открыл вам этот заговор?
— Никто.
— Ну, так, кроме меня, есть еще одно лицо, которому известно имя вождя заговора; только о самом заговоре она ничего не знает.