Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной

Дюма-отец Александр

Вблизи улицы Порто кучер заявил, что карета дальше не пойдет: его лошадь могут поранить в общей сутолоке повозок и лошадей.

Микеле со всей пылкостью начал уговаривать свою молочную сестру сойти с кареты и вернуться домой другим путем, в обход, или же нанять лодку, которая за полчаса доставит их до Мерджеллины.

Но у Луизы была цель; она считала ее для себя священной и отказалась изменить свое решение. К тому же вся толпа устремилась к улице Медина, шум, доносившийся оттуда, и несколько выкриков, которые уловила молодая женщина, — все

это пробудило в ее сердце тревогу.

Ей казалось, что весь этот народ, который, бурля, затопил улицу Медина, толковал что-то о заговорах, об изменах, кровавых убийствах и называл имена Беккеров.

Она соскочила с кареты, вся дрожа, вцепилась в руку Микеле и вместе с ним позволила общему потоку увлечь себя.

В глубине улицы виднелись пылающие факелы и сверкающие штыки; среди смешанного гула раздавались угрожающие возгласы.

— Микеле, — сказала Луиза, — стань на край фонтана и скажи мне, что ты видишь.

Микеле повиновался и, глядя оттуда поверх голов, стал всматриваться в глубину улицы.

— Ну что? — спросила Луиза.

Микеле колебался.

— Да говори же! — воскликнула Луиза, все больше тревожась. — Говори! Что ты видишь?

— Я вижу полицейских, держащих факелы, и солдат, охраняющих дом господ Беккеров.

— Ах, — простонала Луиза, — этих несчастных предали! Мне надо проникнуть к ним, надо их видеть!

— Нет, нет, сестрица! Ведь ты ни в чем этом не виновата, правда же?

— Благодарение Богу, нет.

— Тогда пойдем. Уйдем отсюда!

— Нет, напротив — идем вперед!

Потянув Микеле к себе, она заставила его соскочить с края фонтана, и они смешались с людской массой.

В эту минуту крики усилились, в толпе произошло какое-то движение; послышался стук прикладов о мостовую и повелительный окрик: «Разойдись!» Между людьми образовалось подобие коридора, и Микеле с Луизой оказались рядом с двумя пленниками; один из них, младший, держал в руках, прикрученных веревками к туловищу, белое знамя Бурбонов.

Их конвоировала стража; у каждого солдата в одной руке была сабля, в другой — факел; несмотря на проклятия, гиканье и оскорбления со стороны черни, всегда готовой поносить и проклинать слабейших, пленники шли с высоко поднятой головой, как люди, которые хранят благородную верность своим убеждениям.

Оцепеневшая от ужаса Луиза при виде этой сцены, вместо того чтобы, как другие, отойти в сторону, осталась стоять на месте и очутилась лицом к лицу с младшим пленником, Андреа Беккером.

Оба, узнав друг друга, отступили на шаг назад.

— Ах, сударыня, — горько сказал молодой человек, — я уже понял, что это вы меня предали, но не думал, что у вас хватит мужества присутствовать при моем аресте!

Сан Феличе порывалась ответить, отрицать, возражать, призывать Господа в свидетели, но пленник тихо от нее отстранился и прошел мимо, сказав:

— Я вас прощаю от имени моего отца и своего имени, сударыня. И пусть Бог и король простят вас так же, как прощаю вас я!

Луиза хотела что-то сказать, но голос ее пресекся, и под крики «Это она! Это Сан Феличе донесла на них!» она без чувств упала на руки Микеле.

Пленники продолжали свой путь к Кастель Нуово, где были заключены в темницу комендантом крепости полковником Масса.

CXVII

АПОФЕОЗ

Когда Луиза пришла в себя, она поняла, что находится в какой-то кофейне на углу улицы Мола и спуска Сан Марко. Микеле внес ее туда, раздвинув толпу, которая сгрудилась у дверей и разглядывала ее сквозь стекла затворенных окон и через открытую дверь.

В толпе повторяли слова пленника и говорили, указывая на Луизу пальцем:

— Это она на них донесла.

Раскрыв глаза, она в первую минуту ни о чем не могла вспомнить. Но понемногу, оглядываясь вокруг и узнавая, где она находится, видя огромную толпу, собравшуюся вокруг дома, Луиза припомнила все, что произошло, вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Карету! Ради Бога, милый Микеле, карету! Едем домой!

Это было нетрудно: в те дни, да еще и сейчас между театром Сан Карло и театром Фондо находится стоянка наемных экипажей для любителей музыки, слушавших в ту пору шедевры Чимарозы и Паизиелло, а ныне приезжающих послушать оперы Беллини, Россини и Верди. Микеле вышел, взял закрытую карету, попросил подать ее к выходу со стороны улицы Мола, провел Луизу среди как приветственных криков, так и возмущенного ропота присутствующих — в зависимости от того, были то патриоты или сторонники Бурбонов, высказывалось ли ей доброжелательство или, напротив, посылались вдогонку проклятия за ее мнимый донос, — вошел с ней в карету, задернул занавески и крикнул:

— В Мерджеллину!

Толпа расступилась, карета тронулась, пересекла площадь Кастелло, выехала на улицу Кьяйа и через четверть часа остановилась у Дома-под-пальмой.

Микеле яростно позвонил. Дверь открыла Джованнина.

На губах девушки играла злая улыбка, какая бывает у дурных слуг, когда они собираются объявить неприятную новость.

— Ах! — сказала она, первая начиная разговор. — Пока синьора отсутствовала, здесь произошло что-то невероятное!

— Здесь? — прошептала Луиза.

— Да, здесь, сударыня.

— Здесь, в доме, или в Неаполе?

— Здесь, в доме.

— Что же такое произошло?

— Синьора должна была меня предупредить, что мне следовало отвечать в случае, если станут спрашивать о господине Андреа Беккере.

— Значит, вас спрашивали о господине Андреа Беккере?

— Как же, сударыня! Меня схватили, потащили в полицию и угрожали бросить в тюрьму, если я не скажу, кто прошлой ночью приходил к синьоре. Там узнали, что здесь кто-то был, только не знали кто.