Сан-Феличе. Книга первая
Шрифт:
Наконец он добрался до центра людского скопища, и тут у него вырвался отчаянный вопль.
Перед ним был костер из дров и досок, и на нем — полуобнаженное, изуродованное, бесчувственное тело брата. Ошибки быть не могло, нельзя было подумать: «Это не он». Нет, нет, никакого сомнения: это он, дон Клементе, дитя его сердца, единоутробный брат!
Герцогу стало ясно одно, до прочего ему уже не было дела: эти рычащие тигры, эти воющие людоеды, эти демоны, поющие и хохочущие вокруг костра, — убийцы его брата.
Надо отдать герцогу справедливость: считая брата убитым, он ни минуты не думал, что переживет эту утрату; даже возможности такой он не представлял себе.
— Негодяи! Подлые убийцы,
И он упал на тело брата.
Вся свора взвыла от радости — теперь у нее не одна, а две жертвы и, кроме жертвы бесчувственной, недвижимой, почти бездыханной, есть и живая, которую еще можно вдоволь помучить.
Домициан говорил, имея в виду христиан: «Мало того, что они умрут; надо, чтобы они чувствовали, что умирают».
Неаполитанский народ в этом отношении достойный преемник Домициана.
В одну секунду герцог делла Торре был привязан к своему брату.
Тут дон Клементе приоткрыл глаза. Он почувствовал на губах прикосновение родных губ.
Дон Клементе узнал герцога.
Уже в смертельном забытьи он прошептал:
— Антонио! Антонио! Прости меня!
— Ты говорил, дон Клементе, — отвечал герцог, — что боги благоволят к нам: подобно Клеобису и Битону, мы умрем вместе! Да будет благословение мое с тобою, брат моего сердца, Клементе!
В эту минуту среди радостных возгласов, безбожных шуток, богохульственных криков толпы к груде рукописей и книг, сложенных у костра, на которые герцог даже не взглянул, подошел человек с факелом, собираясь поджечь их; но другой закричал:
— Воды! Воды! Надо сделать так, чтобы они подольше мучались!
И действительно, пытка братьев продолжалась три часа!
Лишь три часа спустя, насладившись их страданиями, толпа разбрелась, и каждый уносил на острие своего ножа, кинжала или палки лоскут обуглившейся кожи.
Кости остались в костре и медленно догорали там.
Теперь доктор Чирилло получил возможность продолжать путь в Портичи — агония двух мучеников более не преграждала ему дорогу.
Так погибли герцог делла Торре и его брат дон Клементе Филомарино — две первые жертвы народных бесчинств в Неаполе.
На гербе города изображена идущая кобылица; но кобылица эта, потомок коней Диомеда, не раз питалась человеческим мясом.
Пятьдесят минут спустя доктор Чирилло был уже в Портичи, и возница получил свой пиастр.
В тот же вечер Этторе Карафа, переодетый, отправившись знакомой дорогой, что уже однажды вывела его из Неаполя, пересек папскую границу и поспешил в Рим, чтобы сообщить генералу Шампионне 6 несчастье, постигшем его адъютанта, и обсудить меры, которые следовало принять в этих тяжелых обстоятельствах.
XXXII. КАРТИНА ЛЕОПОЛЬДА РОБЕРА
Предоставим Этторе Карафа взбираться по горным тропам, а сами, в расчете опередить его, направимся, с позволения читателей, по главной дороге, ведущей из Неаполя в Рим, — по той самой, какою ехал наш посол Доминик Жозеф Гара, — и, не останавливаясь ни у лагеря в Сессе, где маневрировали войска короля Фердинанда, ни у башни Кастеллоне близ Гаэты, ошибочно называемой гробницей Цицерона, без всякой задержки, обогнав даже коляску нашего посла, которую галопом мчит четверка лошадей, так что она быстро движется по склону Кастеллоне; тем не менее, мы ее опередим в Итри, где Гораций, направляясь в Брундизий, отведал угощение Капитона и переночевал у Мурены: Murena praebente domum, Capitone culinam. 50
50
Здесь
Теперь же, то есть в ту эпоху, куда наше повествование переносит читателей, городок Итри более не urbs Mamurrarum 51 ; в числе его четырех с половиною тысяч обитателей уже нет людей столь знаменитых, как прославленный римский законник или зять Мецената.
К тому же мы не нуждаемся здесь в пище, и проситься на ночлег нам не надо; речь идет лишь об остановке на несколько часов у местного каретника, где наш посол не преминет к нам присоединиться, ибо он ехал по очень плохой дороге.
51
Город Мамурры (лат.)
Дон Антонио делла Рота — так именуют его не только за благородное происхождение, которое он возводит к испанцам, но и за особое изящество, с каким он придает столь непокорному ясеню и вязу форму колеса, — живет в доме возле почтовой конторы, напротив гостиницы «Del Riposo d'Orazio» 52 , в чем сказывается и предусмотрительность, и ум ее хозяина. Название гостиницы говорит о притязании на честь занимать то самое место, где некогда стоял дом Мурены. Дон Антонио делла Рота весьма прозорливо рассудил, что, обосновавшись возле почтовой конторы, где путникам приходится менять лошадей, и против гостиницы, где они закусывают, привлеченные напомнившей им о себе античностью, он может быть уверен, что ни одна повозка, разбитая всем известными дорогами, где карета самого Фердинанда дважды опрокидывалась, не преминет остановиться здесь для починки.
52
«Отдых Горация» (ит.).
И действительно, вследствие нерадивости чиновников, ведающих главными дорогами его величества Фердинанда, дела дона Антонио шли превосходно; поэтому наши читатели при входе к нему не удивятся, услышав веселые звуки местного тамбурина в сочетании с испанской гитарой — знак радостного настроения.
Впрочем, помимо предрасположения к веселью, которое возникает у всякого коммерсанта, когда предприятие его процветает, у дона Антонио в тот день было особое основание ликовать: он выдавал дочь Франческу за своего старшего работника Пеппино, которому собирался, отойдя от дел, передать заведение. Итак, если мы проследуем по темному проходу, который тянется сквозь все здание, и бросим взгляд вокруг, то убедимся, что, насколько фасад, выходящий на улицу, суров, а двор пустынен и тих, настолько внутренний дворик привлекателен и оживлен.
Та часть владения дона Антонио, куда мы проникли, состоит из террасы с балюстрадой и лестницей в шесть ступенек; она спускается во двор, который покрыт особого рода глиной и служит во время жатвы гумном; и двор и терраса представляют собою просторную беседку, ибо над ними густо переплелись виноградные лозы — они свисают с соседних деревьев и цепляются за стену дома, покрывая зеленым узором весь побеленный фасад. Тень от листвы, колышущейся при каждом дуновении ветерка, смягчает чересчур резкую белизну стены, и, при содействии самой природы, она прекрасно сочетается с красной черепицей крыши, четко вырисовывающейся на темно-синем небе. Солнце заливает все это теплыми утренними тонами ранней осени и, проникая сквозь прорези густой листвы, покрывает золотистыми бликами мраморные плиты террасы и утрамбованную глину двора.