Сан Мариона
Шрифт:
– Геро, Геро!
– крикнула она, задыхаясь от нетерпения и хохоча от избытка жизни.
– Ой, я забыла тебе утром рассказать, что встретила вчера филаншаха, когда ходила за водой! Он на меня так странно смотрел! Даже коня остановил и глазами провожал... Вот так.
– И привстав на цыпочки, вытягивая стройную шейку, она, с трудом сдерживая смех, показала, как смотрел вслед ей филаншах.
– Это было так смешно! Он похож был на бородатого грифа! Ха-ха-ха! А у меня еще одна новость, только плохая: Рогая посадили в зиндан. Он нечаянно уронил камень на ногу Дах-Гаде... уже печально добавила Витилия, легко переходя от одного настроения к другому. Легкомысленная, она не подозревала, что первая новость отнюдь не лучше второй. Смутная тревога забрезжила в душе Геро. Обычай запрещал
Отец хриплым прерывистым голосом спросил:
– Почему же... почему, Витилия, ты не рассказала ни мне, ни матери, что вчера встретила филаншаха?..
– Я об этом как-то забыла...
– сестра растерянно посмотрела на брата, - вспомнила, когда пришел Геро... А что, отец, разве это так страшно?
Геро с надеждой смотрел на отца и, хоть испытывал сейчас жгучую тревогу, невольно любовался им. Выпуклая грудь Мариона была столь широка, что на ней бы, пожалуй, мог улечься волк. Широко расставленные узловатые от мышц руки напоминали стволы деревьев, впалый живот казался бугристым от крупных мускулов, напрягающихся при каждом бурном вздохе. Отец спасет их, оградит от любой опасности. Нет в городе человека, столь же могучего, как он! Не так давно, на многолюдной торговой площади, отец одним рывком повалил, схватив за рога, сорвавшегося с привязи огромного быка. Марион прошептал:
– Нет, нет, он не посмеет... не посмеет.
– Отец!
– громко позвал Геро и, когда тот повернулся к нему, показал на разжатой ладони пять тускло блеснувших желтых монет.
– Мне только что дал их филаншах. Он сказал, чтобы ты сегодня ждал гостей, - и, не выдержав, отчаянно закричал: - Я не знал, отец! Я не знал!
– Мы сейчас же уходим в горы!
– голос отца прогремел, как в минуты опасности.
– Геро! Сынок, как можно быстрее беги к Южным воротам! Скажи, если еще не закрыли, чтобы подождали, если закрыли - пусть откроют! Скажи: просит Марион! Мать! Витилия! Немедленно собирайся! Геро! Беги! Мы идем следом!
Ах, какой это был необыкновенно душный вечер! Пот заливал лицо, грудь, и нельзя было, не обжигаясь, глубоко вдохнуть горячий воздух. Геро несся по переулкам, разбрызгивая черные лужи, скользя по глине, ушибаясь босыми ногами о торчащие камни, которых сейчас особенно много оказалось на пути. Над морем рассеялись облака, и там, в расширяющих голубоватых просветах, медленно вставала над городом багровая, словно раскаленная, огромная луна.
19. НЕ НАДО МСТИТЬ
Геро не добежал до Южных ворот. Оставался всего лишь один переулок, как вдруг внизу, там, где был дом, послышались крики людей, яростно залаяли собаки. Геро, тяжело дыша, остановился, прислушался. В его проулке невнятно, зло кричали люди, позванивали сбруей, фыркали лошади. Отчаянно пронзительно закричала мать, и, перекрывая голоса людей, раздался громовой голос отца:
– Назад, дети шакалов! Назад!
И тут же лязгнула сталь. Удары повторились и больше не прекращались. Возле дома шла рубка. Жалобно закричала и смолкла Витилия. Опять вскрикнула мать. Мальчику послышалось, что она позвала:
– Геро! Геро!
И сразу же раздался предсмертный вопль. Геро повернул к дому. Скорей! Там отец бьется с ночными хищниками - стражами!
Опять замелькали темные хижины, заборы... Перед глазами висела огромная кроваво-красная луна. Местами узкие проулки были черны, как сажа, местами сумеречно-розовы. Возле дома Мариона кричали, плакали женщины, лязгала сталь о сталь. В соседних дворах хлопали калитки, слышались недоуменно-тревожные голоса.
Переулок возле дома оказался полон народа. Геро, лихорадочно пробираясь между людьми, слышал:
– Араб Мансур пришел с евнухами забрать Витилию...
– О, Уркацилла, что делается, ты всевидящ!
– Араб пришел не за Витилией, в доме Мариона обнаружили много золота.
– Какое золото?
– Говорят, его хотели подкупить, чтобы он открыл ворота хазарам!..
– О, Уркацилла! Неужели?
– Да, да, но все обнаружилось!..
Десяток воинов-персов с обнаженными мечами перегородили переулок, не пускали людей. Один из персов, грузный, в тускло отсвечивающем шлеме, в кольчуге, угрожающе говорил:
– Вам идти дома... спать... вам идти спать.
Геро, проскользнув меж людей, с разбега нырнул под брюхо жеребца перса. Перс попытался нанести колющий удар, но в том месте, где только что был мальчишка, оказался камень ограды, и меч ткнулся в него. Геро вдоль забора проскочил в распахнутую калитку.
Отец защищал вход в дом. Десяток стражей порядка окружили его, но не приближались. Громадный меч отца описывал сверкающие круги. Один из стражей выбежал вперед, меч его столкнулся с мечом Мариона и, зазвенев, отлетел. Стражи поспешно прикрылись бронзовыми круглыми щитами, выставили копья. Из дверей доносились жалобные вопли Витилии и причитания матери. Два трупа валялись возле ног Мариона, один возле догорающего очага, другой лежал возле ограды, широко раскинув руки, словно споткнувшись на бегу. Какой-то воин, отчаянно ругаясь по персидски, кружил около платана, придерживая перерубленную в кисти руку. В конце двора, освещенного розовым лунным светом, столпились несколько евнухов в длинных, похожих на женские платья, одеяниях. Все это Геро охватил с одного взгляда и сразу же понял, откуда грозит отцу наибольшая опасность.
Посредине двора стоял высокий Мансур в пластинчатом панцире и повелительно кричал толпящимся возле Мариона стражам, чтобы те разошлись. В руках араба был лук с наложенной на тетиву стрелой. Мансур выжидал, чтобы в кучке стражей образовался просвет. Марион был обнажен по пояс, и у него не было щита. Геро отчаянно закричал и бросился к арабу, пытаясь отвлечь его внимание.
– Геро!
– проревел отец.
– Уходи... в горы... Беги!.. Потом... отомстишь!..
Впервые в жизни Геро не послушался отца. Стражи порядка поспешно пятились от Мариона, расступаясь, и араб поднял лук. Геро в прыжке успел схватить руку Мансура, изо всей силы дернул, пытаясь выбить оружие. Стрела сорвалась с тетивы, ушла вверх. Араб зарычал, отступил шага на два. Геро, падая, охватил ноги араба, и тот упал, прикрываясь луком от неизвестно откуда свалившегося на него человека. Теперь только бы добраться до горла! Но мешал жесткий воротник, закрывающий жилистую шею Мансура. Кто-то ударил Геро по голове. Еще один страшный удар. Юношу отодрали от араба. Последнее, что увидел он тускнеющим взором: страж порядка, пригнувшись, подкрадывался по крыше хижины к дверям, которые защищал отец.
Геро очнулся на рассвете от холода. Он лежал на голой земле в каменном сарае. Онемели руки и ноги, туго связанные прочной веревкой. В щели двери, в крохотное оконце пробивался тусклый утренний свет. Что с отцом? Увезли ли Витилию? Геро перекатился на живот, упираясь ногами в землю, подполз к стене, сложенной из бутового камня, где на высоте локтя торчало несколько острых выступов. Попробовать подняться и перетереть веревку.
Но возле сарая послышались тяжелые шаги. Повозились у двери, и она распахнулась. Вошел мрачный страж порядка, наклонился над мальчиком, разрезал ножом веревку на ногах, хмуро велел подняться. От стража резко пахло вонючим потом, мокрой запревшей шерстью. Он накинул на шею Геро петлю веревки, затянул петлю, вывел из сарая.
В нескольких шагах от сарая к ореховому дереву была привязана лошадь. В раскидистой кроне его возились и вовсю гомонили птицы, радуясь наступающему погожему дню, а под деревом трава была мокрой от влаги, упавшей с листьев. Внизу, за плоскими крышами нижнего города, расстилалось синее море, и там, наверное, сейчас в сумеречной глубине проснулся в хижине, сплетенной из водорослей, зеленоволосый пастух и смотрит в окно, ожидая когда пробьются сквозь синеватую толщу воды солнечные лучи. Скоро он выгонит свое стадо из рыб, поднимется и будет поджидать Геро, чтобы помахать ему рукой.